Боже, это действительно запах деревьев. Вблизи он воспринимается симфонией. Мне такое даже во сне присниться не могло.
– У него с собой нож. – произносит Лорен. – Представляешь, он его закопал.
– Может, он просто взял нас с собой на прогулку? – с надеждой в голосе говорю я. – А нож прихватил, потому что боится медведей.
– Котята никогда не возвращаются обратно из леса, – возражает на это она.
Потом мы молчим. Больше всего мне хочется оказаться под какой-нибудь крышей. Но Лорен нельзя оставлять одну, так что надо храбриться.
Тед где-то с час идет по пересеченной местности. Взбирается на крутые склоны, переходит вброд ручьи, шагает по долинам и холмам. Вскоре мы оказываемся среди дикой природы.
Он останавливается в каком-то месте, где пахнет камнями, где деревья разговаривают друг с другом, перекрывая шум бегущей воды. Насколько мне видно в крохотную дырочку у горловины мешка, это неглубокий овраг с водопадом на конце.
Тед разбивает лагерь, каждое его движение сопровождается то хрустом, то стоном. Через темную, заточившую нас ткань мерцает свет. Огонь. Наверху ласково поглаживает листья бриз. Хотя видно мне совсем немного, я нутром чувствую огромность окружающего нас пространства. Под напором ветра рушатся облака.
– Как хорошо было бы никогда не знать этой правды, – говорю я Лорен, – на открытом воздухе мне страшно. Здесь и в помине нет стен. Этому простору нет ни конца, ни края. И далеко он простирается, этот мир?
– Он круглый, – отвечает она, – и поэтому тянется до тех пор, пока не возвращается обратно к тебе.
– Какой кошмар, – говорю я, – хуже этого мне в жизни ничего не приходилось слышать. О Господи, спаси и сохрани…
– Сосредоточься, Оливия, – велит она.
– Он вообще выпустит нас из этого мешка? – спрашиваю я. – Скажем, пописать, или чего-нибудь еще?
– Нет, – отвечает Лорен, – не думаю.
Я слышу, как в ее голове яростно проносятся мысли.
– План немного изменился, – шепчет она. – Только и всего. Согласно обстоятельствам. У него сейчас нож. Я чувствую его у него на бедре. Ты хватаешь его и убиваешь им Теда. В принципе то же самое, только еще лучше, потому как мы в самой дикой глуши, где ему никто не придет на помощь. И этот план может сработать. Как думаешь?
Уж не приложилась ли она к Тедову бурбону? А то говорит в точности так, как он, когда выпьет. Страх, похоже, может коверкать слова не хуже спиртного.
Я думаю о нашем теле – слабом и немощном против крепкого и сильного Тедова. Холодными пальцами мою шерстку гладит ветер. Я вдыхаю его в себя и чувствую, какой он одновременно молодой и старый. Может, это мое последнее в жизни ощущение?
– Ветер прекрасен, – говорю я, – и мне приятно его наконец ощутить. Еще мне хотелось бы попробовать настоящей рыбы.
– Я бы тоже хотела, чтобы ты ее попробовала, – отвечает она.
– У меня не получится этого сделать, Лорен. Я думала, что смогу, но вижу, что нет.
– Это ведь не только ради нас, Оливия, – говорит она, – но и ради него. Думаешь, ему самому хочется таким быть? Думаешь, он счастлив быть чудовищем? Тед ведь тоже узник. И ты, кошка, должна ему помочь. В самый последний раз.
– Какой кошмар… – говорю я.
– Ну что ж, будь по-твоему… – кротко и покорно говорит Лорен. – Может, все еще и обойдется.
Я думаю о круглом мире, о том, что, если по нему достаточно долго ехать, рано или поздно вернешься на то же место. |