Мы садимся. Я даю ей съесть батончик и попить воды. Над нашими головами сквозь ветви проглядывают звезды. Лорен молчит. Я знаю, она их чувствует. Она чувствует богов.
– Как хорошо, когда мы с тобой вместе, – говорю я, – мне сразу вспоминаются времена, когда ты была маленькой. Эх, славные были деньки.
– А я запомнила их по-другому, – отвечает она.
Меня наотмашь хлещет разочарование. Лорен вечно меня отталкивает. Но я сохраняю спокойствие.
– Ты мне дороже всех на свете, – говорю ей я.
И это действительно так. Лорен у меня особенная. Кроме нее, эту полянку я не показывал никому.
– Мне хочется только одного – чтобы ты всегда чувствовала себя в безопасности.
– Пап, я не могу больше так жить… – говорит она. – А иногда не хочу жить вообще.
Когда ко мне возвращается способность дышать, я как можно ровнее говорю:
– Открою тебе один секрет, котенок. Время от времени такие мысли приходят в голову каждому. Порой все складывается хуже некуда, и ты совсем не видишь впереди будущего. Оно затянуто тучами, как небо в дождливый день. Но жизнь мчит вперед с невероятной скоростью. И все рано или поздно меняется, даже плохое. Ветер разгонит тучи. Обещаю тебе – разгонит всегда.
– Но я не такая, как другие, – говорит Лорен.
У нее настолько пронзительный голос, что им меня можно проткнуть насквозь.
– Большинство запросто приходят сюда сами. А я не могу. Это не изменится, и никакой ветер ничего не разгонит. Так будет всегда. Ведь так, Тед?
Я вздрагиваю и морщусь. На это у меня ответа нет. Ненавижу, когда она называет меня Тедом.
– Давай просто полюбуемся звездами.
– Ты должен разрешать мне больше, пап, – говорит она. – Я должна повзрослеть.
– Лорен, – говорю я, чувствуя, как в душе закипает ярость, – так нечестно. Да, я знаю, ты считаешь себя совсем взрослой, но за тобой все еще нужно приглядывать. Помнишь тот случай в торговом центре?
– Сколько с тех пор прошло лет? Сейчас все по-другому. Вот посмотри, мы ведь сейчас не дома, а на улице, и я хорошо себя веду.
Вскоре Лорен говорит:
– Меня что-то укусило.
В ее голосе одно лишь удивление, но страха пока нет.
В меня тоже впивается жало, причем дважды, почти без перерыва. Чувствовать его я, разумеется, не чувствую, но вижу, как красными бугорками вздувается кожа. Они облепили нас с головы до ног. Лорен срывается на крик:
– Что это? О боже, пап, что происходит?
– Это огненные муравьи, – говорю я, – мы, вероятно, сели на их муравейник.
– Убери их с меня! – кричит она. – Мне больно, убери их с меня!
Я сгребаю рюкзак, подхватываю ее на руки и бегу под сенью деревьев. Меня хватают за ноги корни и кусты ежевики. На тропинке я останавливаюсь и энергично нас отряхиваю, лью воду на открытые участки тел и спрашиваю:
– Под одежду не забрались?
– Нет, – говорит она, – думаю, нет.
В ее голосе полно слез.
– Пап, может пойдем домой.
– Ну конечно, котенок.
На обратном пути я все время крепко прижимаю ее к себе. И замечаю – больше никаких «Тедов».
– Насчет похода глупая была идея. – говорит она. – Спасибо, что вытащил нас оттуда.
– Это моя работа, – отвечаю я.
Когда мы приходим домой, Лорен, утомленная всем этим, уже отключилась. Я замазываю укусы лосьоном, осторожно касаясь ее уснувшей кожи. По икре к подколенной впадинке ярко-красной дорожкой поднимаются пузырьки, но так и задумывалось. |