Ему надо преподать урок. И битьем всякого хлама на этот раз он не отделается.

Я как безумная прыгаю с кухонной стойки, метя в дверцу холодильника. Наконец зацепляю лапкой ручку и распахиваю, тихонько урча от удовольствия. Холод вырывается на волю. В такую погоду вода скоро растечется по всему полу. Пиво нагреется. Мясо и молоко испортятся. Здорово. Гляньте-ка на мою мисочку! В ней же ничего нет! Пусть узнает, каково это.

После этого мне становится лучше. Возвратившись в гостиную, я с облегчением вижу, что зрение опять пришло в норму. Опять можно свернуться калачиком на оранжевом коврике и немного вздремнуть, тем более что после всего случившегося я, черт возьми, это вполне заслужила.

Ди

Под ногами что-то хрустит. Среди листьев поблескивают стекляшки, ступени покрыты грязью. Такое ощущение, что кто-то разбил целую коробку елочных украшений и повсюду разбросал осколки. Это придает всей картине лихорадочную нотку нереальности. «Интересно, я узнаю его сразу, когда увижу?» – думает Ди. Правда, конечно же, будет сочиться из его плоти совсем как неприятный запах.

Она раз тридцать-сорок нажимает кнопку дверного звонка. В окне заметно какое-то движение, но ответа все нет, и девушка думает, не лучше ли ей сейчас уйти. От этой мысли часть ее естества облегченно расслабляется. Но вряд ли она сможет заставить себя пройти через все это еще раз. «Иди до конца, Ди Ди», – звучит в ее голове папин голос. Их беспощадное кредо в те полгода, когда были только он и она. Иди до конца и ставь точку. Как бы тебе ни было противно, как бы в груди ни колотилось сердце, какие бы потом ни снились сны. Иди до конца. Она чуть выпрямляет спину и в этот момент слышит в доме какую-то возню. Кто-то негромко взвизгивает – может, кошка? Потом доносятся шаги потяжелее; крыльцо, стены и доски содрогаются от присутствия крупного тела.

Отчетливо щелкают три разных замка, и дверь самую малость приоткрывается. Перед ней возникает мутный, карий глаз, обрамленный бледным, поросшим растительностью лицом. У него рыжая борода, гораздо ярче сальной, каштановой, спадающей на бровь прядки волос. Цвет привлекательный и придает ему пиратский, можно даже сказать, беззаботный вид.

– Привет, – говорит она.

– В чем дело?

Голос у него выше, чем она ожидала.

– Я ваша новая соседка. Ди. Просто познакомиться пришла… И пирожок принесла.

Она морщится и едва удерживается от соблазна назваться поэтом Светиком. Вместо этого она протягивает коробку с залежалым тыквенным пирогом, купленным в дешевом продуктовом. Теперь ей заметно, что крышка покрыта пылью.

– Пирожок… – говорит он.

Наружу змейкой высовывается бледная рука и берет коробку. На миг Ди боится, как бы его кожа не задымилась на солнце, как у вампира. Она не выпускает из рук влажный картон, и некоторое время они мило соревнуются в перетягивании каната.

– Мне так неудобно вас беспокоить, – говорит она, – но мне еще не подключили воду. Вы не позволите мне воспользоваться вашей ванной? Я так долго ехала.

Он моргает глазом.

– Мне сейчас неудобно.

– Я знаю, – с улыбкой продолжает Ди. – Новая соседка еще не успела заселиться, а от нее уже проблемы. Простите меня. Я уже стучалась в пару домов на этой улице, но, боюсь, все на работе.

Он распахивает дверь и сухо говорит:

– Надеюсь, вы недолго.

Ди ступает в преисподнюю – глубокую пещеру, забитую старым, рваным хламом, который высится странными холмиками, озаряемыми одинокими лучами света.