Но в углу ничего нет, лишь тени и пыль. Кошка либо улизнула, либо ее там и не было. Ди направляется к окну и негромко, хрипло вскрикивает, когда у нее из-под ног выскальзывает уродливый, ворсистый голубой ковер. Она вылезает из окна, больно задевает головой косяк, ругается и с облегчением опускает вниз раму, запирая дом за собой. Ночной воздух нежен и сладок, темнеющее небо над головой – само чудо.

Дрожащими руками девушка поднимает фанерный лист. Старые гвозди проржавели, погнулись, и пользы с них ноль. Ди осторожно их вытаскивает и приколачивает фанеру к окну другими из своего кармана – новенькими, серебристыми и острыми, только что из магазина стройматериалов. Звук молотка рисует в ее воображении гробы, ее всю трясет. Не время сейчас терять контроль над собой. Новые гвозди надо забить точно в старые отверстия. И забить быстро, закончив до того, как какой-нибудь случайный прохожий услышит удары ее молотка или увидит, как она с трудом выбирается из зарослей в надвигающуюся ночь.

По возвращении домой она обнаруживает, что ее бьет неуемная дрожь, будто в лихорадке. Ее и в самом деле пробирает страшный озноб. Она кладет в печь немного дров, растапливает ее и скрючивается рядом. Ее трясет от холода, по телу без конца пробегают судороги. Когда-то в таких случаях она думала, что болеет. Но потом поняла, что ее организм таким образом избавляется от накопленной боли.

Лулу в доме нет. Теперь Ди понимает, что думала о сестре, будто та была где-то совсем рядом. Воображала, что слышит ее дыхание. Все ее желания сводились только к одному – чтобы сестра оказалась в том доме узницей. Как все-таки несправедливо до такого дойти. Из горла криком рвутся чувства. Она пытается привести в порядок мысли. Если здесь Лулу нет, значит, она где-то еще.

– Пристанище, где он скрывается по выходным, – шепчет Ди.

Вот где надо искать ответ, иначе и быть не может.

Она складывает чашечкой ладони, подносит их к губам и шепчет, глядя, как за окном небо окрашивается в розовый, словно занимающееся пламя.

«Я иду», – обещает она.

Оливия

Когда вновь послышался тот самый звук, я стояла у окна и выглядывала свою кошечку. Примерно как перезвон васильков, только резче, будто мне в голову засунули небольшую иголку. Я метнулась через весь дом. Тоненький голосок выл и пронзал насквозь. Я разодрала зубами диванную подушку, потом ринулась в спальню и там исколошматила когтями еще одну. Откуда он, черт возьми, доносится?

Этот фрагмент я проиграла еще раз. На записи отчетливо слышится вой. Стало быть, моя голова здесь ни при чем. Он совершенно реален. Это вроде бы должно принести мне облегчение, но ничего такого нет и в помине. Ну ничего, я еще разберусь, что здесь к чему. Знаете, думаю, я могла бы стать отличным детективом, как те, которых показывают по телевизору, потому как наблюдательности мне не занимать и…

Только что случилось самое ужасное. Я просто сидела и скребла лапой головку, пытаясь вычесать из ушей звук, и тут услышала, что в замок несколько раз ткнули ключом. Чтобы должным образом его вставить, понадобилось несколько попыток. Щелк. На входной двери один за другим стали открываться замки. Щелк, щелк. О боже, да он же на этот раз вдрабадан.

– Привет, Лорен, – крикнул он.

Я замурчала и подбежала к нему. Он погладил меня по головке, пощекотал ушко.

– Прости, киса, – сказал он, – я совсем забыл, Оливия.

Ну от него и запашок.

– Надеюсь, ты не станешь сегодня близко подходить к источникам открытого огня, – сказала я.

У меня давно вошло в привычку всегда говорить Теду то, что на уме. Четность очень важна, хотя он не может понять из моих речей ни единого слова.