|
Я надеюсь, наставник Гойл весьма искусен в ведении следствия. — Э… Да. Конечно. Опкер вслед за Хитом вышел из палатки. Джезаль нервно улыбнулся. Дубильщик, конечно же, слышал, о чем говорили Байяз и адъютант командира, но он все так же посмеивался, словно будущее недавнего соратника больше его не волновало. — Я должен извиниться за моего товарища. В таких делах трудно угодить всем. — Он с нарочитой величественностью взмахнул рукой. — Но не беспокойтесь. Я произнесу большую речь для маленьких людишек. Расскажу им, что мы получили все, за что боролись, и они разбредутся по домам, никому не причинив вреда. Кое-кто, возможно, не успокоится, но я уверен, вы их утихомирите без усилий, полковник Луфар. — Ну да, конечно, — пробормотал Джезаль, не имея ни малейшего представления, что делать дальше. — Думаю, мы… — Отлично! — Дубильщик бодро вскочил. — Боюсь, мне пора удалиться. Множество заданий и поручений. Ни минуты покоя, полковник Луфар! Ни минуты. Он обменялся долгим взглядом с Байязом, а затем вынырнул из палатки на солнечный свет и исчез. — В случае, если кто-нибудь спросит, — прошептал первый из магов на ухо Джезалю, — я скажу, что это были напряженные переговоры с умными и решительными оппонентами. Вы держались хладнокровно, напомнили им о долге перед королем и страной, убедили вернуться на поля, ну и так далее… — Но… Джезаль чувствовал, что вот-вот заплачет, настолько он был разочарован. Невероятное разочарование — и такое же невероятное облегчение. — Но я… — Только в случае, если кто-нибудь спросит. Голос Байяза прозвучал резко, что означало конец разговора. Любимец луны Ищейка стоял, щурясь на солнце, и наблюдал, как парни из Союза бредут мимо него в обратный путь. Так всегда выглядят побежденные после сражения: еле живые, грязные и понурившиеся, не отрывающие взгляда от земли. Ищейке часто доводилось видеть такое. Он сам не раз оказывался на их месте и знал, что они испытывают. Горечь поражения. Стыд. Чувство вины у тех, кто проиграл, не получив ни единой раны. Ищейке были знакомы все эти чувства, навязчивые и мучительные, однако вина все же менее болезненна, чем удар меча, и рана заживает быстрее. Некоторые из раненых были покалечены не слишком сильно. Перевязанные, они прихрамывали, опираясь на палку или на плечо товарища. С такими увечьями они получат послабление по службе на несколько недель. Другим бойцам повезло меньше. Ищейка узнал одного из них — совсем юного офицера, едва начавшего бриться. Его гладкое, белое как полотно лицо было перекошено от боли и страха, а нога оторвана выше колена. Одежда раненого, носилки и двое мужчин, которые несли его, были залиты черной кровью. Этот самый офицер встречал Ищейку и Тридубу у ворот, когда они в первый раз пришли в Остенгорм, чтобы присоединиться к Союзу. Тогда юноша смотрел на них как на дерьмо, а теперь вся его надменность исчезла. |
