Она подошла к холодильнику, принялась доставать из него остатки ужина, и на меня накатило чувство несказанного облегчения. Когда же еда начала разогреваться в микроволновке, от чего восхитительный запах усилился, я оказался, можно сказать, на верху блаженства. В конце концов, я получил замечательный ужин, избежав при этом необходимости смотреть очередной дурацкий мультик про пингвинов. Жизнь прекрасна.

Она стала еще прекраснее, когда я наконец уселся за кухонный стол, поставил перед собой тарелку и принялся орудовать вилкой. К свинине прилагались жареная картошка и тортеллини с чесночным соусом, не какие-нибудь обычные бобы с рисом. Однако же я не возражал против такой замены. Я принялся за еду со всем возможным энтузиазмом, так что по прошествии нескольких полных счастья минут утолил свой голод и начал погружаться в то блаженное полусонное состояние, которым всегда сопровождаются полный желудок в сочетании с чистой совестью. Каким-то образом я сумел подняться на ноги и доковылять до дивана, где опустился на подушки и всецело отдался процессам пищеварения и пятничных размышлений.

То блаженное состояние, в котором я пребывал, позволило мне отмести в сторону приземленные неприятности минувшей недели и сосредоточиться на более приятных моментах. Я подумал о теле в мусорном контейнере, и мне пришло на ум, что помойка – довольно странное место для того, чтобы избавляться от тела, над которым так вдумчиво и старательно потрудились. Особенно эта помойка, на окраине кампуса, всего в нескольких кварталах от оживленного центра Майами. По собственному опыту я знаю, что тело проще простого спрятать так, чтобы его не нашли никогда, – особенно в этой тропической роскоши, которую я называю своей родиной. Можно сказать, прямо у порога находится морское, практически бездонное кладбище. В наличии также болота с прелестными, полными аллигаторов озерками, а также луга с провалами грунта… в общем, Южная Флорида – настоящий рай для тех, кому надо избавиться от трупа.

Даже у совершенно лишенного воображения типа всегда есть несколько таких мест на выбор. И уж если тело помещено туда, где его предстоит найти, это как правило означает осознанную волю художника. Типа, посмотрите-ка, что я сотворил! Видите, зачем я сделал это таким образом?

Скажем честно, пока я этого не видел, однако само это слово – «видеть» – напомнило о самой неуютной подробности: сперме в глазнице. В том, как она туда попала, сомневаться не приходилось, однако зачем так произошло, становилось едва ли не главной деталью головоломки. Насколько я мог судить, все затевалось именно ради этого, и понять, почему это было так важно, означало подобрать ключ к личности хищника.

И пока я покачивался в своей блаженно-свинской полудреме, в голове у меня вдруг пробудился и принялся нашептывать едва слышный голосок той части мозга, которая, похоже, еще не насытилась и не погружалась в сон: а была ли она еще жива, когда он это делал?

Потрясение от этой мысли мгновенно прогнало дрему. Действительно, была ли девушка еще жива в тот момент, когда он вырвал ей глаз? Смотрела ли она на него оставшимся глазом, когда он принялся насиловать ее таким неслыханным образом? Я попытался представить это с ее точки зрения: невыносимая боль, беспощадное осознание того, что свершилось нечто, чего уже не изменить и не исправить, медленное, жестокое приближение этого чудовищного бесстыдства…

Где-то в темных закоулках Замка Декстер рывком распрямился и прошипел нечто нелицеприятное Пассажир. Чем, в конце концов, я занимаюсь? К чему вся эта моя игра воображения? Черт, мне грозила опасность проникнуться сочувствием, обычной человеческой слабостью, о которой я имел чисто теоретическое представление.