|
– Бог с ней, с добротой! Седлайте коня и уезжайте. – Мои вещи у меня в комнате. Вы лучше обождите тут. – Я же сказала: их трое. – И тот, кого я ударил, один из них? – Да, – сказала она. Шэнноу кивнул, снял куртку и перебросил ее через балку стойла. Потом вышел на солнечный свет. Бет подошла к двери и следила, как он шагнул на середину улицы, и остановился в ожидании, опустив руки. Солнце, поднявшееся уже довольно высоко, светило пистолетчикам в глаза. Они подходили все ближе, и двое по бокам начали отодвигаться от Томаса в середине. Бет чувствовала, как нарастает напряжение. – Ну так как же, шлюхин сын? – заорал Томас. Шэнноу промолчал. – Что, язык проглотил? Они подходили все ближе и ближе. Их разделяло шагов десять, когда прозвучал голос Шэнноу, негромко н четко. – Вы пришли сюда умереть? – спросил он. Бет увидела, как человек справа утер вспотевшее лицо и покосился на приятеля. Томас ухватил пистолет, но его опрокинула пуля. Ноги задергались в пыли, по брюкам расползлось мокрое пятно. Остальные двое окаменели. – Мне кажется, – сказал Шэнноу все так же негромко, – вам лучше унести его с улицы. Они поспешно подняли Томаса, а Шэнноу вернулся к Бет и конюху. – Я еще раз благодарю вас, фрей Мак-Адам. Мне жаль, что вам пришлось присутствовать при подобном. – Я успела навидаться мертвецов, менхир Шэнноу. Но у него было много друзей, и не думаю, что вам стоит задерживаться здесь. Скажите, а откуда вы знали, что те, двое не нападут на вас? – Этого я не знал, – ответил он. – Однако злоба кипела только в нем. Вы пойдете завтра на собрание, которое устраивает Пастырь? – Возможно. – Для меня было бы большой честью, если бы вы и ваши дети позволили мне вас сопровождать. – Простите меня, менхир, – сказала Бет. – Но по-моему, вас поджидает беда, и я не могу позволить моим детям находиться в вашем опасном обществе. – Я понимаю. Разумеется, вы правы. – Будь я без детей… ответ, возможно, был бы другим. Он поклонился и вышел на солнечный свет. – Дьявол, – сказал конюх, – его ничем не прошибить! Ну, по Томасу никто плакать не станет. Это уж точно. Бет ничего не ответила. Иерусалимец остановился в том месте на улице, где темное пятно крови свидетельствовало, что тут была оборвана жизнь. Он не испытывал сожалений. Убитый сделал свой выбор сам, и Шэнноу вспомнил слова Соломона: «Таковы пути всякого, кто алчет чужого добра: оно отнимает жизнь у завладевшего им». Идти до гостиницы было не близко, и пока Шэнноу шагал по пыльной улице, он ощущал на себе взгляды многих глаз. Перед харчевней стояли охотники, но они замолкли, когда он проходил мимо. В «Отдыхе путника» ему навстречу поднялся Клем Стейнер. – Так я и знал! – сказал он, – Как увидел тебя в Длинной зале, мне сразу что-то сказало, каков ты. А как тебя зовут, приятель? – Шэнноу. – И как я сам не догадался! Иерусалимец! Далековато заехал, Шэнноу. Кто за тобой послал? Брисли? Феннер? – За мной никто не посылал, Стейнер. Я езжу там, где хочу. – Ты понимаешь, нам, возможно, придется сойтись лицом к лицу? Шэнноу несколько секунд молча смотрел на молодого человека. – Это было бы неразумно, – негромко сказал он затем. – Во-во! Лучше не забывай про это. Менхир Скейс хочет поговорить с тобой, Шэнноу. Он в Длинной зале, Шэнноу повернулся и пошел к лестнице. – Ты слышал, что я сказал? – крикнул Стейнер ему вслед, но Шэнноу, даже не обернувшись, поднялся в свою комнату. |
