|
И за то, что вы едите и пьете, тоже. – Вы очень добры, менхир. Мейсон пожал плечами. – Вы хороший человек. Но всем этим вы друзей не наживете. – Знаю. – Он вгляделся в худое лицо своего собеседника. – По-моему, вы не всегда содержали гостиницу. Мейсон сухо улыбнулся: – Вы выгнали меня из Ольона – всадили мне в плечо пулю. Когда идет дождь, боль ну прямо адская. Шэнноу кивнул: – Я вас помню. Вы ездили с Кейдом. Я рад, что вы занялись чем-то более полезным. – Молодость проходит, – сказал Мейсон. – Почти все мы оказались на большой дороге, потому что нас выгнали из наших ферм – или разбойники, или засуха, или те, кто просто был сильнее. Но это не жизнь. А тут у меня жена, две дочери, крыша над головой. Ем три раза в день, а зимой веселый огонь в очаге прогоняет холод. Что еще вправе желать человек? – Аминь, – согласился Шэнноу. – А что вы будете делать теперь? – Дождусь полудня, а тогда выкорчую все, что осталось. – Это не Ольон, Шэнноу. Там вас поддерживали горожане. Помнится, у них был томжгет – все хорошие стрелки, и они прикрывали вас сзади. А здесь это самоубийство. Они будут подстерегать вас в закоулках или застрелят, едва вы выйдете на улицу. – Я сказал, менхир, а мое слово железно. – Да, – сказал Мейсон, вставая. – Пусть сопутствует вам Божья удача. – Обычно так и бывает, – сказал Иерусалимец. С его места ему было видно, как солнце медленно поднимается к верхней точке небес. Чудесный день! Человек не мог бы выбрать дня чудеснее, чтобы умереть. Один за другим возвращались мальчики. Шэнноу давал каждому монету и спрашивал, куда он отнес предупреждение и что было дальше. Почти все получатели прочли его предупреждение вслух всем присутствующим, но один, дочитав, разорвал лист в клочья. И остальные захохотали, сказал мальчик. – Опиши это место, – попросил Шэнноу, а выслушав, задал еще вопрос: – И ты видел там людей с оружием? – Да. Один сидел у окна с длинным ружьем, нацеленным на улицу. И еще двое на балконе справа. И, по-моему, еще один прятался за бочками у дальней стены около стойки. – Ты наблюдательный малыш. Как тебя зовут? – Мэтью Феннер, менхир. Шэнноу поглядел в темные глаза мальчика и удивился тому, что сразу не заметил его сходства с подло убитым отцом. – Как твоя мать? – Все время плачет. Шэнноу открыл кожаный кисет, в котором хранил монеты, и отсчитал двадцать. – Отдай их своей матери. Скажи ей, что я сожалею. – Мы не бедны, менхир. Но благодарю вас за сочувствие, – сказал Мэтью, повернулся и вышел. Почти наступил полдень. Шэнноу ссыпал монеты в кисет и встал. Он вышел из «Отдыха путника» через заднюю дверь в проулок и стремительно отступил вправо, держа пистолет наготове. Но проулок был пуст. Он шел задворками, пока не оказался перед боковой стеной игорного заведения, которое описал мальчик. Оно принадлежало человеку по имени Зеб Мэддокс, и Мейсон предупредил его, что Мэддокс быстрый стрелок. «Почти такой же молниеносный, как Стейнер. Не дайте ему опомниться, Шэнноу». Иерусалимец остановился перед узкой дверью черного хода, глубоко вздохнул и осторожно поднял щеколду. Перешагнув порог, он увидел человека, стоящего на коленях за бочкой. Его глаза, как глаза всех остальных в зале, были устремлены на входную дверь. Шэнноу скользнул к нему и ударил его рукояткой пистолета по затылку. Он крякнул, накренился, и Шэнноу, ухватив его за воротник, мягко опустил на пол. Тут кто-то закричал: – Там толпа собирается, Зеб! Шэнноу увидел, как высокий худой мужчина в черной рубахе и кожаных брюках вышел из-за стойки и направился к двери. |
