И капитан Поулло навалился на рукоятки руля. Фазела, скрипя и подрагивая, сделала полуповорот влево.

— Лучше нам держаться поближе к берегу, — проговорил мореход севшим голосом, — ветер, сдается мне, начал слабеть, придется переходить на весла, а на малой скорости опасность возрастает.

Теперь низкий, поросший густыми зарослями берег стал хорошо виден. Большая река извивалась по равнине и, бурля, вливалась в море. Мутная темная дельта густо поросла тростником и казалась безлюдной.

— О, Митра! — вздохнул капитан. — Это устье Громовой, но ветер слабеет с каждой минутой, а ночь еще не скоро…

Его усы уныло обвисли, в темных глазах заметались искорки страха.

— Что это чернеет?

Обернувшись, Лабардо указал пальцем вперед.

— Мыс Орла. Следующий за ним — мыс Сухого Пальца. Обогнув его, мы сможем возблагодарить Митру за помощь и заступничество.

Эстраза пристально вглядывалась в бегущие слева неясные очертания, моля Изиду о заступничестве. Ночь всегда была для нее чем-то жутким, таящимся за стенами надежного дома, но сейчас ночь была желанна: как только на море падала тьма, фазела заходила в ближайшую бухту, чтобы переждать опасности, подстерегавшие мореходов под светом холодных звезд.

— Вы дрожите, донна? — услышала она чуть насмешливый голос зингарца. — Позвольте предложить вам плащ.

В другое время ее оскорбил бы этот тон, но сейчас Эстраза с благодарностью приняла услугу молодого человека — легкий ворс подбоя лег на ее плечи.

— Клянусь Мучеником Лабардо, моим покровителем, вы напрасно беспокоитесь. Наш капитан достаточно опытен, а судно надежно и скороходно, думаю, вскоре все страхи окажутся позади, и огни Мессантии согреют наши сердца.

— Сладкими речами да полнятся чаши, — кивнула девушка, опираясь на руку спутника. — Что это за перстень у вас на пальце, месьор Лабардо? Я никогда не видела столь прекрасного камня!

— Это? О. это, подарок Светлейшего Даркатеса, Верховного Жреца Митры. Он подарил мне этот перстень, когда я три раза подряд победил его…

— Победил жреца?! — Эстраза не могла скрыть удивления.

— Это длинная история, но, чтобы скоротать скуку, я могу ее рассказать.

Месьор Лабардо говорил небрежно, даже нехотя. Сегодня утром он нарочно достал из шкатулки перстень с крупным желтым камнем, чтобы привлечь внимание юной дамы, с которой ему предстояло коротать путь из Кордавы в Мессантию. Камень был своеобразной индульгенцией его возможной нескромности, и потому молодой Лабардо заговорил о вещах, многими утаиваемых из ложной, как он считал, гордости.

— Позвольте вам открыть, донна Эстраза, что ваш покорный слуга — всего лишь деревенщина, родившийся в захолустье Пуантена. Да-да, прекрасная дама, не морщите ваш милый носик, Лабардо по прозвищу Смышленый — всего лишь сын виноградарей. И неблагодарный сын, прошу заметить. Я бежал из отчего дома, едва лишь минуло мне от роду восемнадцать зим, о чем, признаюсь, нисколько сейчас не жалею.

Донна Эстраза слушала речь юноши со всевозрастающим вниманием. Бежав из дому, Лабардо добрался до столицы Аквилонии, прекрасного и манящего города Тарантии, где решил посвятить себя изучению премудрой судейской науки. Лабардо не стал упоминать, что захватил из дома изрядную сумму в золотых монетах, скопленную его родителями за долгие годы виноградарских трудов. Денег хватило, чтобы определиться вольнослушателем в столичную академию, где, под неусыпным присмотром наставников и жрецов, молодежь с показным усердием и не слишком скрываемой тоской изучала пыльные эдикты и пандекты, а также квадриум наук, необходимых для будущих радений на благо отечества.