— Я провела несколько минут пытаясь рассчитать уравнения необходимые для такой невозможной вещи, но оставила это, когда головная боль вернулась к жизни. — Нет, это не может быть правильным. Это же все не логично.
— Оттенки серого, любимая, оттенки серого.
— О, я была оттеночно-серой с тех пор, как мы встретили того демона, но выясняется слишком много. Даже здесь, даже в этом Суде, должна быть основная, фундаментальная структура физических свойств, на которых строится действительность. Сказать, что ни какие законы не поддерживают последовательную структуру — невозможно.
— Это то, где прибывает вера, — сухо сказал он.
Я позволила отпасть предмету спора. Не было ничего хорошего в том, чтобы спорить с Тео. Я была готова признать, что другой набор физических законов применялся в Суде, тем ни менее, они должны были существовать. А я была просто человеком изучающим, какой вид клея скрепляет тот причудливый мир, к которому я присоединилась.
— В единственный другой раз, когда я был в Суде, мне не позволили остаться на постой, — сказал Тео после нескольких мгновений молчания.
— Почему нет? — Спросила я, отстраняя прочь мои проблемы, чтобы присмотреться к нему. Так много эмоций вращалось внутри него, что я с трудом разделяла их.
— Я считался недостойным. — Он повернулся, взглянув на меня, с улыбкой на губах. — Если бы никто кроме тебя, любимая, не поднял меня из безвестности.
Я состроила гримасу.
— Я готова держать пари, что ты предпочел бы не быть известным как приятель женщины, которая осыпала градом Мару.
— Приятель?
— Хорошо…каков мужской эквивалент Возлюбленной?
— Темный.
— Это скорее общепринятый ярлык, ничего указывающего на мужчину, так безраздельно вьющегося вокруг мизинца его женщины.
— Это то, что ты думаешь обо мне? — спросил он, вопросительно вскинув одну бровь.
Я улыбнулась, скинула туфли и скользнула назад по кровати, покачивая пальцами ног в приглашении.
— Разве нет?
Голод ревел в нем с такой силой, что заставлял меня задыхаться. Он начал продвигаться ко мне, его глаза почернели как оникс, одна рука расстегивала ремень.
— Заинтригованный, да. Охваченный страстью, несомненно. Возбужденный… — Он мельком глянул вниз на себя. — Я не верю, что в этом проблема. Но виться вокруг твоего мизинца? Мной не так легко манипулировать.
— А как насчет любви? — Спросила я, вдруг затаив дыхание, когда он встал на колени на кровати и начал ползти вверх по моим ногам.
Он остановился с бесстрастным лицом, но внутри его существовал огромный источник боли.
— Я любил женщин раньше, Порция. Я не думаю, что могу продержаться так долго, как хочу, без того, чтобы порой не влюбляться, заботится о ком-то и получать любовь в ответ.
Нож повернулся в моем сердце. Это было безрассудно для меня ожидать, что Тео мог прожить более тысячи лет без того чтобы не влюбиться, но мое сердце отказывалось признавать доводы.
— То что я чувствую к тебе это…другое.
Другое — могло быть хорошим. Другое — могло быть…о, кого я дурачу? Другое — было ужасным. Я не хотела быть другой — я хотела, чтобы Тео любил меня так же сильно, как он любил других женщин в его жизни. Я хотела какое-то место в его привязанностях, значить для него что-нибудь кроме средства для достижения цели. Я хотела, чтобы он любил меня так же сильно, как я собиралась любить его!
— Я понимаю. — Мое горло болело от не пролитых слез жалости к себе. — Те женщины, которых ты любил…они были бессмертны?
— Нет. |