— Знаете, что это такое? — Он отрицательно помотал головой. — Это личное дело одного из наших сотрудников. Он уже взят в разработку. Вот, кстати, знакомьтесь, капитан Литвинов, УСБ.

Он посмотрел в глаза капитана и кадык нервно дёрнулся, без всякой команды от мозга — холодные глаза с интересом изучали внешность молодого участкового. Только вот интерес этот,он такой видел в глазах овчарки, которой бросили кусок свежего мяса. Собака была дрессированная, хорошо вышколенная. Без разрешения есть не стала, но обнюхала мясо, осмотрела со всех сторон и холодными спокойными глазами долго смотрела на хозяина, ожидая его команды,у этого парня из УСБ, взгляд точно такой же. Только вместо куска мяса, он, Петренко.

— Понимаете, мне ведь параллельно кто. — Мягким, приятным голосом, сообщил капитан. — Главное что бы звание совпадало. Что бы план закрыть и отчитаться. А кто это будет, участковый, пэпэс, опер, оно же ведь, на самом деле, совершенно не важно.

— Вам всё ясно? — Спросил начальник. Участковый, громко сглотнул и кивнул. — Вы свободны…

Проклятый дом, так и стоит, так и идёт оттуда наркота на весь район.

— Эх… — Сказал участковый. Остановился, достал из внутреннего кармана бутылочку.

— А ещё милиционер! — Проскрипел кто-то с левой стороны. Петренко повернул голову. Старушка в платочке, божий одуванчик, с ведёрком пустым — лицо в гримасу скукожилось, глаза злые, брови как крылья ворона — седого, старого, сильно больного, но таки ворона, смотрят в разные стороны и немножко под углом — как будто ворон тот, пикировать собрался.

— Там лекарство. Болею я. — Проворчал участковый, глотнув из бутылочки.

— С каких это пор, чекушка лекарством стала, ирод ты проклятый!?

Он отмахнулся и дальше пошёл. Что толку с ней говорить? Старая ведь, советской ещё закалки,был бы сопляк какой, можно было б в живот легонько стукнуть. А если кто поздоровее, так проверками всякими замучить, отомстить в общем,правда, он никогда им не мстил. Всегда спокойно воспринимал все эти упрёки, от своих подопечных жителей местных. За дело ведь, за дело,замолчал, как в глаза те серые посмотрел, как из кабинета начальника отдела вышел, так и замолчал. И больше уже не открывал рта без команды. Сказали — сделал, не сказали, он не лезет. А то ведь и правда,а совесть, почему-то, грызёт. Все эти годы, она жрёт без остановки. И что прикажите делать? Довольно быстро он выяснил, что на дне бутылки, совесть тоже пьянеет, и падает, куда-то в глубины сознания, где и сидит себе тихонько, пока не начнётся похмелье. Бухаешь и как-то легче становится. Идёшь иной раз мимо этого дома номер 17 и совершенно всё равно, плевать даже. А трезвый он тут никогда и не ходит. Да и трезвый он за последние годы, не часто бывал. Когда совесть молчит, жить куда как легче.

Почему-то, захотелось расплакаться, навзрыд, по-женски. Рвать волосы на голове и выть дурным голосом. Боль в душе, она ведь не пропадает. Даже когда совесть перестаёт мучить, боль остаётся и ноет и ноет,пока не сведёт с ума. Надо было бросить эту работу. Плюнуть на всё и уйти. Как один знакомый сделал. Однажды просто взял и положил корочки на стол.

— Не могу. Твари они там. Я если б корочки не бросил, дружище, клянусь, однажды, взял бы ствол и перестрелял бы всех своих ебучих сослуживцев. Всем им туда дорога, фрицы штопанные.

Он тогда слушал, пивко пил, головой сочувственно качал, а потом порвал всякие отношения с этим бесхребетным слабаком. Петренко — фамилия гордая. Он знал что сможет изменить мир, он знал, что это по силам ему и таким как он. Не то что этот слабак…

Нет, ну правда, хочется выть на луну. Участковый посмотрел на небо.