От года, проведенного в Кханде, у него почему‑то не осталось никаких связных воспоминаний: выжженные солнцем до ослепительной белизны стены глинобитных домов – глухие, без окон, будто бы навсегда закрытые непрозрачной вуалью лица местных женщин; запах перекаленного хлопкового масла, вкус пресных лепешек (едва остыв, те вкусом и консистенцией становятся похожи на замазку) и надо всем этим – нескончаемый звук зурны, будто выматывающее душу гудение исполинского москита... Нет, он так и не сумел полюбить эту страну, погруженную в вечную дрему. Барон пытался забыть об Элвис, с головой уйдя в работу: приторные ласки тамошних красавиц, как он уже убедился, тут помочь не могли... Странно, но внезапный приказ Грагера – возвращаться назад, в Умбар, – он поначалу никак не связал со своими рапортами. Оказалось, однако, что одна из вскользь оброненных им идей (проанализировать реальный товарооборот между Мордором и прочими заандуинскими государствами) показалась его шефу настолько перспективной, что тот почел необходимым заняться этим лично – прямо на месте, в Кханде. Тангорна же, к полнейшему его изумлению, Грагер оставил вместо себя на должности умбарского резидента:

– Больше, извини, некого... да и потом – знаешь, как говорят здесь, на Юге: "Чтобы научиться плавать, надо плавать".

А на следующий день по возвращении его разыскала женщина, одетая в глухой кхандский балахон; она грациозно откинула вуаль и произнесла с поразившей его застенчивою улыбкой:

– Здравствуй, Тан... Ты будешь смеяться, но я ждала тебя все это время. И если понадобится – буду ждать еще столько же.

– Да ну?! Не иначе, как ты решила посвятить себя служению Валья‑Векте, – съязвил он, отчаянно пытаясь вынырнуть из этого треклятого сапфирового омута.

– Валья‑Векте?

– Если я не путаю, это она в аританском пантеоне ведает целомудрием, верно? А храм аритан как раз в трех кварталах от твоего дома – так что это служение будет не слишком для тебя обременительным...

– Я совсем о другом, – пожала плечами Элвис. – Конечно же, я за этот год переспала с кучей народу, но это была просто работа, и ничего более... – Тут она глянула на него в упор и залепила в лоб: – Только знаешь, Тан, не строй себе иллюзий: в глазах людей, называющих себя "порядочными", моя работа выглядит ничуть не более постыдной, чем твоя – я имею в виду то, чем ты тут занимаешься на самом деле...

Некоторое время он переваривал сказанное, а затем нашел‑таки в себе силы рассмеяться:

– Да, нечего сказать, уела... Что ж, твоя правда, Эли. – С этими словами он привычно обнял ее за талию, будто бы готовясь закружить в танце. – И пропади они все пропадом!

– Я тут ни при чем, – печально улыбнулась она. – И ты ни при чем... Просто мы с тобой приговорены друг к другу – и ничего с этим не поделаешь.

Это было чистой правдой. Они расставались множество раз – и иногда надолго, но потом все начиналось ровно с того же самого места. Из тех разлук она встречала его по‑всякому: иногда от одного ее взгляда в комнате оседал слой изморози в палец толщиной; иногда казалось, будто Арда треснула до самых своих потаеных глубин и наружу вырвался испепеляющий протуберанец Вековечного Огня; а иногда она просто со вздохом проводила ему ладошкой по щеке: "Заходи. Что‑то ты совсем с лица спал... Съешь чего‑нибудь?" – примерная домохозяйка, встречающая супруга из рутинной деловой отлучки. Оба уже поняли с полной отчетливостью: каждый из них несет в крови смертельную дозу неизлечимой отравы, и противоядие (дающее, впрочем, лишь временное исцеление) можно получить только у другого.

ГЛАВА 38

Впрочем, умбарская жизнь Тангорна, как легко догадаться, отнюдь не сводилась к одним лишь любовным переживаниям.