— Неужели вы позволите мне встретиться с Аничкиным? — не верил я своим ушам.

— Почему бы и нет? — пожал он плечами. — Позвоните.

И он кивком дал понять, что аудиенция окончена.

Теперь вы понимаете, почему я сказал, что разговор наш прошел для меня на редкость бездарно?

Итак, я засветился. Генерал Петров, несомненно, активный член Стратегического управления. И они сильны. Он не боится меня. Чего ему меня бояться? Он даже даст мне встречу с Аничкиным, если это не ловушка.

Чего он хочет от меня, чего добивается? Завербовать меня? А ради чего?

О, ему есть ради чего! Это ему очень многое даст, Турецкий. Фактически, если ты дашь слабину, он будет в курсе всего расследования.

А что? Иуда Турецкий — это даже звучит!

Но с другой стороны, чем он рискует? Тем, что я могу что-то узнать у Аничкина об их организации? Ведь генералу вполне по силам помочь мне занять место в одной камере с тем же Аничкиным. Похоронят меня в Лефортове, и никто не узнает, где могилка моя. Первый раз, что ли?

Значит, игра наша выходит на финишную прямую. Я знаю, что генерал Петров — преступник, он, в свою очередь, знает, что я это про него знаю. Но даже если он и забеспокоился, то по внешнему его виду догадаться об этом сложно. Достойный соперник, что и говорить.

Кстати о финишной прямой. Судя по всему, они тоже вышли на завершающий этап своих действий. Вполне может быть, что недалек тот час, когда ОНИ выступят уже в открытую. Если все, что я знаю о Стратегическом управлении со слов последнего маршала, правда, то они уже наложили впечатляющую кучу дерьма. И может быть, даже закончили первый, скрытый этап своей деятельности.

Может быть, может быть. Почему бы и нет. Как бы там ни было, бояться поздно. Он предлагает мне воспользоваться их любезностью и встретиться с Аничкиным?! Гран мерси, господин генерал. Или как вас там — все еще товарищ?

Федор Борисов был убит на больничной койке.

Я мог это предвидеть. Я обязан был предвидеть!..

Сразу после встречи с генералом Петровым я поехал в контору. Нужно было сделать два дела: поговорить с Меркуловым и произвести небольшую утечку информации. Не помню, чтобы я твердо обещал генералу свято хранить тайну местопребывания Владимира Аничкина. Нет, я не собирался созывать пресс-конференцию и сообщать журналистам о том, о чем им пока знать не следовало. Но сделать так, чтобы о судьбе мужа Тани Зеркаловой знали те, кому это следует знать, это я сумею. Есть у меня в подобных случаях безотказное средство.

Я пришел к Меркулову и узнал, что Костя у генерального. Понятное дело, время напряженное. Хотя убей меня Бог, если я хоть приблизительно представлял себе, о чем они могли подолгу разговаривать. Может, составляют план подпольной борьбы с коммунистами, если последние придут к власти?

Я взял лист бумаги и написал от руки что-то вроде письма на имя генерального: прошу, мол, дать указание руководству ФСБ разрешить допрос свидетеля Аничкина, находящегося в Лефортове и так далее и тому подобное. Можно было, конечно, попробовать действовать и так, но сомневаюсь, что в этом, казалось бы надежном, случае у меня все получилось бы гладко и без сучка без задоринки. Навредить же мне генерал Петров может без проблем. Наверняка пройдет неделя, пока бюрократические проволочки перестанут быть непреодолимой преградой и я смогу встретиться с искомым Аничкиным. Или, прошу прощения, его хладным трупом. Время да и дело такие, что поручиться нельзя ни за что.

Написанное я отдал Томочке Щукиной, машинистке. Томочка — существо удивительное. Ей где-то около пятидесяти, но чувствует она себя семнадцатилетней. И ведет соответственно. Она напоминает мне хохотушку-отличницу, не стареющую, к сожалению, только душой. Я был уверен, что через двадцать минут, после того как она перепечатает это мое якобы письмо, о судьбе Аничкина будут знать все.