– Моя мать давала мне книжки с рассказами для детей, – сказал Дейн, голос его звучал очень тихо. – Они подарили мне счастливейшие времена детства.

– Мы читали их Доминику, – добавила его жена.

– Ты же видела парнишку, – напомнил Вир. – Во время твоего чтения для него не существовало ничего в мире, кроме твоей истории. Ни одного писка от него за долгие часы. С Робином было то же самое, когда я читал ему вслух. Ему бы понравилась твоя писанина, Гренвилл.

В комнате повисло тяжелое молчание.

Напряженную паузу нарушил спокойный голос его жены.

– Ну тогда следующая будет написана для него, – произнесла она. – И она в десять раз будет лучше любой истории в «Сказках тысячи и одной ночи».

– Воистину будет лучше в десять раз, – снисходительно заметил Дейн. – Ее ведь напишет Баллистер.

Вир не знал, отчего в голове его все крутилось одно и то же, только поделать с этим ничего не мог.

… Дедушка вашей матушки и его братья весьма увлекались театром – и актрисами…

Добродетель… никогда не было нашей сильной стороной…порождая в каждом поколении одного дьявола.

Баллистер напишет это.

Этой ночью герцогу Эйнсвуду снился Карл II. Гренвилл развлекала его величество, изображая третьего маркиза Дейна, стоявшего среди придворных и одетого в одну лишь шляпу с плюмажем, на руке его повисла актриса Нелл Гуин .

Вир проснулся с первыми проблесками зари. Жена рядом спала беспробудным сном. Он встал с кровати, стараясь вести себя как можно тише, подошел с другой стороны, взял дневник ее матери и отошел к окну, чтобы почитать его.

Много времени это не заняло, а когда он закончил, то пребывал в таком же неудовлетворенном состоянии, как и в первый раз. Промежутки между датами… чувство недосказанности… гордость, не позволявшая ей жаловаться. Яснее всего жалоба проступила в первой записи, в презрительном описании ее мужа… скрытая горечь, когда она говорила о своем отце.

…память не подчиняется воле, даже память Баллистеров, имя и образ настойчиво хранятся еще долго после смерти.

«Чье имя или образ настойчиво хранились в ее памяти?» – размышлял Вир.

Послушным юным леди не следовало бы даже думать, как тайком сбежать от бдительных родных, сказала тогда Гренвилл.

Энн Баллистер бдительно охраняли и за ней хорошо присматривали.

Так как же смогли пересечься пути ее и Джона Гренвилла, третьеразрядного актера? Как он умудрился добраться до нее, соблазнить сбежать с ним в Шотландию? Ее отец был «лицемерным ханжой» по словам Дейна. Во времена отца Дейна в Аткорте не привечали театральные труппы. Отец Энн их тоже не приглашал в свой дом.

Теперь задним числом Вир понял все намеки, осторожно вкрапленные Гренвилл в «Розу Фив». Увлеченно следя за приключениями, читатели не заметили их. Лишь когда вероломство Орландо было, наконец, раскрыто, проклюнулись семена, которые столь умно сеялись в предыдущих главах.

Вир поискал намеки в маленьком дневнике, но если они там и присутствовали, а он был уверен, что они там должны значиться, то спрятаны были весьма искусно.

Он вернул книжицу на ее место на ночном столике и прошел в гардеробную.

Если верить Вельзевулу, юридическая контора «Картон, Брейс и Картон» представляла собой скопище слюнявых неумех. Вот почему Дейн отказался от их услуг, как только вступил в права наследования.