– Если вдруг Израиля не станет, остальной мир и не почешется. Жизнь пойдет своим чередом.
– Да, пойдет своим чередом навстречу концу, – сказал Чиун, – потому как в этой стране есть то, что необходимо миру. В основе Израиля – те же красота, любовь, братство, как и в Синанджу.
Римо рассмеялся. Да тут и впрямь имелось нечто общее. И Израиль, и Синанджу отличались, на его взгляд, удивительным убожеством и захолустностью. Только Израиль ему казался огромным сплошным побережьем, а Синанджу холмом, поросшим ползучим сорняком.
– О чем ты говоришь? – удивился Римо. – О любви, братстве? О Синанджу? Господи, мы же убийцы ассасины, Чиун! Синанджу – родина самых безжалостных в мире убийц. Жуткое место...
– Синанджу прежде всего искусство, а потом уже место, – поправил Римо Чиун. Лицо его сделалось серьезным. – Неужели ты думаешь, что это я бросил вызов атомный силам и победил их? Ничего подобного! Это сделало искусство Синанджу. Все, что есть во мне, есть в Синанджу. Все, что есть в Синанджу, есть во мне. То же самое можно сказать об Израиле. Это сила, и все те, кто живут в Израиле, могут впитать в себя эту силу.
Римо вспомнил запах серы и тиканье бомбы. Он вспомнил слова Делита и дела Чиуна. Он вспомнил, как чудом не взорвалась бомба. Все это было. Но представить себе Синанджу гнездышком любви, памятником дружбе?!
Чиун повернул в сторону Синая и двинулся дальше, заговорив так, словно прочитал мысли Римо.
– Да, без нашей любви, нашей дружбы, без нашего Дома, Синанджу оставалось бы лишь методом уничтожения людей. Игрушка, которой можно ломать кирпичи. Но миру вовсе не помешало бы кое чему поучиться у страны, где так мало внешней красоты.
Римо оглянулся по сторонам. У него снова захватило дух. Мирный ландшафт, конечно, мог оказаться минным полем, а городок, который ты проезжал на пути в одну сторону, мог перестать существовать, когда ты возвращаешься обратно, но это вовсе не мешало тем, кто будет здесь жить, любить эту землю. Римо вспомнил о Заве и цветочном ковре.
– Вот здесь! – раздался голос Чиуна, пробудивший Римо от размышлений. Он увидел, как кореец опустился на колени возле камня, а затем снова поднялся и быстро двинулся по пустыне.
Римо миновал немало исписанных словами молитв камней, пока не увидел тот валун, возле которого останавливался кореец.
– Хвала Ироду Чудесному! – услышал он издалека голос Чиуна. – Эго был достойнейший, благороднейший человек, слово которого нерушимо в веках.
На камне Римо увидел четыре буквы: Ч И У Н.
Он бросился догонять корейца.
– Именно этот знак мне обещали древние главы Книги Синанджу, – услышал Римо. – Поторапливайся, сын мой, не будем мешкать.
Римо устремился вслед за удаляющейся фигуркой Чиуна.
– Куда мы? – крикнул он вдогонку, и слова его, пущенные по ветру, были услышаны.
– Нам надо получить долг, – крикнул Чиун.
Кореец несся с такой скоростью, что в глаза Римо летели пыль и песок. Римо закрыл глаза и прибавил ходу. Он бежал с закрытыми глазами, пока не почувствовал, что в лицо ему больше не бьет песок. Тогда он остановился.
Когда он открыл глаза, то очутился рядом с Чиуном у небольшой пещеры из камней и песка. Чиун понимающе улыбнулся и вошел. Римо двинулся следом, согнувшись в три погибели, чтобы протиснуться в маленькое отверстие.
– Ну вот, видишь? – сказал кореец.
Они оказались в маленьком помещении, которое освещалось желобками, прорубленными в камне и залитыми каким то маслом. На толстом ковре лежал скелет, завернутый в королевские одежды, усыпанные драгоценными камнями. Перед скелетом высились две кучи золота. Стены были убраны шелком.
– Твой приятель? – осведомился Римо.
– Ирод. Человек слова, – отозвался Чиун. |