К лужам присоединялись ручейки, вытекавшие из кухонь и сливавшиеся с водой оборонительного рва, которая, в свою очередь, сбегала вниз по склону холма к рисовым полям и оросительным каналам. В этом соединении грязи и воды отражалось небо и создавались идеальные условия для жизни несметного числа улиток и лягушек — настоящий копошащийся город, жители которого испокон веков попадали на сковороды вместе с чесноком и петрушкой, обеспечивая, таким образом, выживание жителей Внешнего кольца.

До капитана донеслись многочисленные голоса, которые то сливались в общий гул, то перекрикивали друг друга.

Ранкстрайл оказался в западной части города, где как грибы после дождя вновь выросли лавки торговцев водой и сладостями, наполняя воздух волшебным ароматом, смешивавшимся с резким запахом жаренных на углях бобов.

Прикрывая лицо капюшоном плаща, Командир Варила купил себе самое большое медовое печенье с кунжутом и наконец-то вонзил в него зубы. Он закрыл глаза, и от наслаждения у него даже закружилась голова, так что ему пришлось опереться о стену.

На краю базара, приткнувшись к стене, сидел на корточках торговец коврами из города-каравана Дарбога, Подарка Богов, который был разрушен ураганом, а в прошлом, до того как его залило потопом, носил название Гоуннерт, Любимый, будучи построенным на развалинах города Лаккила, Удачливого, уничтоженного землетрясением. Изъясняясь на своем странном наречии, торговец вновь принялся рассказывать капитану, что если бы ему удалось продать хоть несколько ковров, то он смог бы вернуться в свой город и отстроить его заново, на этот раз не из дерева и верблюжьей кожи, а из камня, над которым возвышались бы лазуритовые купола. Ничто больше не разрушило бы его родной город, которому он дал бы название Самкидд, Непобедимый. Ранкстрайл купил все его ковры цвета ветра и солнца и, попросив придержать их до тех пор, пока не найдет им место, отошел. Вслед ему понеслись благословения, такие же витиеватые и цветистые, как и те проклятия, что достались капитану в прошлом.

Ранкстрайл обошел ствол дикой вишни, почерневший от пламени недавних пожаров, но словно олицетворявший саму сущность весны крошечными зелеными листиками, распустившимися на единственной уцелевшей от огня ветке. Ранкстрайл залюбовался деревом и провел рукой по шершавому черному стволу, пачкая сажей пальцы и край повязки, которую он все еще носил на раненой руке, несмотря на то что боль давно уже прошла.

Отцовский дом был отстроен заново, но выглядел точно так же, как раньше, представляя собой углубление между выступами второй городской стены, к которому добавили крышу и кривой, как и раньше, фасад. Покрытая искусной резьбой деревянная дверь завершала это произведение архитектуры. С высоких, почерневших от огня бастионов на крошечный домик снова спускался ковер зеленого плюща и цветущих каперсов. Молодой капитан вспомнил всех пойманных им головастиков, всех съеденных улиток и лягушек, всех добытых браконьерством цапель, восполнявших несуществующие доходы от отцовской столярной мастерской, и вспомнил уют родного гнезда, зажатого между выступами второй городской стены рядом с деревом дикой вишни.

Капитан дотронулся пальцами до своего мешка, старого и потертого, спрятанного под бархатным плащом. В мешке лежала персиковая косточка — первое воспоминание об убитых, за которых он отомстил. Еще там были лепестки, пропитанные кровью дракона, который пожертвовал жизнью ради спасения своего брата-эльфа. Письмо его отца, в котором слова: «Дорогой сын, каждое мгновение я мечтаю о твоем возвращении и о твоем возвращении каждое мгновение молюсь…» — так истерлись под пальцами капитана, что их уже невозможно было разобрать. Там лежали и игрушки, подаренные ему Эрброу в надежде купить его милосердие к оркам и предназначенные детям, которых он решил никогда не иметь.

Когда он вошел в дом, было уже темно. Отец сидел у огня на чурбане, приютившись между очагом и лежанкой, которая занимала почти половину дома.