Изменить размер шрифта - +
  Мне  казалось, что, если я буду жалеть
бабушку,  думать про  нее хорошо, она об этом  догадается и все мне простит.
Придет и  простит. Ну разок и щелкнет, так что за  беда! За  такое дело и не
разок можно...
     Однако  бабушка  не  приходила.  Мне  сделалось  холодно.  Я  свернулся
калачиком и дышал себе на грудь, думая про бабушку и про все жалостное.
     Когда  утонула  мама,  бабушка  не  уходила  с берега,  ни  унести,  ни
уговорить ее всем  миром не могли. Она все кликала и  звала маму, бросала  в
реку  крошки  хлебушка,  серебрушки, лоскутки,  вырывала  из  головы волосы,
завязывала их  вокруг пальца и пускала по  течению,  надеясь задобрить реку,
умилостивить Господа.
     Лишь  на шестые  сутки  бабушку,  распустившуюся  телом,  почти волоком
утащили домой. Она, словно пьяная, бредово что-то бормотала,  руки и  голова
ее почти доставали землю, волосья на голове расплетались, висели  над лицом,
цеплялись за все и оставались клочьями на бурьянe. на жердях и на заплотах.
     Бабушка упала среди избы на голый пол,  раскинув руки, и так вот спала,
не раздетая, в скоробленных  опорках,  словно  плыла  куда-то, не издавая ни
шороха, ни звука,  и  доплыть не  могла. В  доме говорили шепотом, ходили ца
цыпочках,  боязно наклонялись  над бабушкой, думая, что  она  умерла. Но  из
глубины бабушкиного нутра, через стиснутые зубы шел непрерывный стон, словно
бы  придавило  что-то  или  кого-то  там,  в  бабушке,  и  оно  мучилось  от
неотпускающей, жгучей боли.
     Очнулась  бабушка ото сна сразу, огляделась,  будто  после обморока,  и
стала подбирать волосы, сплетать их в косу, держа тряпочку  для завязки косы
в зубах.
     Деловито  и  просто  не  сказала, а выдохнула она  из  себя:  "Нет,  не
дозваться мне  Лиденьку, не  дозваться.  Не отдает  ее река.  Близко где-то,
совсем близко держит, но не отдает и не показывает..."
     А мама  и была  близко. Ее затянуло под сплавную бону против избы Вассы
Вахрамеевны, она зацепилась косой за  перевязь бон  и моталась, моталась там
до тех пор, пока не  отопрели волосы и не оторвало косу. Так они и мучились:
мама в воде,  бабушка на берегу,  мучились страшной мукой неизвестно  за чьи
тяжкие грехи...
     Бабушка  узнала и  рассказала  мне,  когда  я  подрос,  что в маленькую
долбленую лодку набилось восемь человек отчаянных овсянских баб и один мужик
на  корме -- наш Кольча-младший. Бабы все с торгом,  в основном с  ягодой --
земляникой, и, когда лодка  опрокинулась, по воде, ширясь, понеслась красная
яркая  полоса,  и сплавщики  с катера,  спасавшие  людей, закричали: "Кровь!
Кровь! Разбило о бону кого-то..."
     Но по реке плыла земляника.  У мамы  тоже была кринка земляники, и алой
струйкой  слилась она с  красной полосой. Может,  и  мамина  кровь  от удара
головой о бону была там,  текла и вилась вместе с земляникой по воде, да кто
ж узнает, кто отличит в панике, в суете и криках красное от красного?
     Проснулся я от солнечного луча, просочившегося в мутное окошко кладовки
и ткнувшегося мне в глаза.
Быстрый переход