Недавно они поднялись наверх, в рабочий поселок, отдав
избушку свою, но, главное, приусадебный участок, за комнатенку в
полусгнившем бараке и какие-то деньжонки, которые тут же и пропили вместе с
мужичонкой, прибывшим из мест, от Сибири совсем не отдаленных, и прилипшим к
изнахраченной девчонке, которая неожиданно для болтухинской породы вымахала
в крупную и красивую бабу.
По безалаберности жизни земля возле болтухинской избенки одичала, здесь
появился осот и, как полагается заразе, расползся по всему селу. Но в
палисаднике росли старые яблоньки, и дивно цвели они летами, зимою питали
яблочками птах, на приусадебном участке выросла криво саженная и оттого
криво сидящая ель, и, что кустодиевская купчиха, раскинула она подол по
земле, вольная, пышнотелая. И еще в палисаднике росла редкостная саранка,
одна себе, в тени, но на жирной почве раздобрела. В талину толщиной, шерстью
по стеблю, словно изморозью охваченная, восходила она уже за серединой лета
и такие ли ясные сережки развешивала! "Это душа всех мазовских погубленных
младенцев единым цветком взошла", -- сказала мне уже древняя наша соседка. И
я подумал, что две мои маленькие сестры, умершие в доме деда и прадеда, тоже
двумя сережками на пышном стебле отцвели.
Хваткий мужик из современных новопровозглашенных хозяев жизни и
радетелей перестройки пришел с бензопилой и бульдозером, сгреб все под яр,
свалил ель, испилил ее на дрова, везде посадил картошку, слепил тепличку,
привез пиломатериал для нового, основательного дома, вырыл глубокий
котлован, собираясь жить и строить с размахом. Хватит баловать! Хватит в
коммунизм играть! Хватит кустики да цветочки садить -- никакой от них пользы
нету, никакого плода!
Исчез еще один род на русской земле, род по прозвищу мазовский, даже
место его стерло с лица земли. Но какие-то мои однофамильцы из разных концов
России, тоже разбитые, рассеянные, нет-нет и пришлют мне письмо с рассказом
о своей семье и с вопросом -- не родня ли мы? Да, да, все мы, русские люди,
родня, и однофамильцы мои -- достойные доброй памяти и доброго слова
родственники.
Николай Игнатьевич Астафьев из волжской саратовской стороны поведал о
своем боевом пути на войне и о том, что его предок некогда выехал на новые
земли за реку Енисей, из хутора под названием Астафьев из Баландинского
района, попутно еще и сообщил, что фамилия в переводе с греческого Astafii
значит устойчивый; что в центре Парижа есть однофамильный собор, что
астафьевские морозы на Руси незлобны и добры, бывают они на исходе зимы и
заканчиваются теплом.
Смотрю в окошко через переулок. В огороде ковыряется глухая баба
Ульяна, из-под серенького платочка цигарка торчит. Нездешняя она. Из зоны
затопления Красноярского водохранилища с мужем прибыли и соседнюю избу
приобрели да и копошились на земле, вели домишко как умели. Баба Уля человек
не только курящий, но и много читающий. |