Пол скрипел. Отражение тоже двигалось. Юлиан опять увидел шкаф и две картины в коричневых рамках, обе висели криво; значит, он еще топтался в коридоре. Вконец запутавшись, он почувствовал, как перехватило дыхание. Рванул, еще раз, дверь в гостиную…

Действительно гостиная. Но она казалась больше, вытянутой и искривленной. Размытые диван и стулья, стол. Лампа под потолком раскачивалась, с чего бы это? Опять что-то послышалось, но скорее не звук, а дыхание тишины. С улицы не доносилось никакого шума.

Он заставил себя пойти дальше. Снова заскрипел пол, вероятно все та же половица. Раньше, правда, ничего подобного не было. Прищурив глаза и изо всех сил всматриваясь в шкаф, во второй ящик сверху, Юлиан медленно начал приближаться, но шкаф вяло попробовал уклониться. Юлиан оказался проворнее: ухватился за ящик, дернул и принялся шарить в поисках запасных очков. Нашел, надел. Секунду все оставалось по-прежнему. Потом предметы отступили, стушевались, приняв в матовом освещении привычные очертания, и снова стали такими, какими он их знал.

Все было на своих местах. Стол и шкаф, ковер, кипа отксеренных бланков из бюро, корзина, полная мусора, который он перед отъездом забыл выбросить, уже выцветшая обивка дивана, рядом зеленая стопка оставшихся экземпляров его книги «Ветеринг: личность, творчество и значение»: год назад он выкупил их у издательства и тем спас от макулатурной переработки. Юлиан чувствовал себя незваным гостем, чье место не здесь и кто своим присутствием нарушал безмолвное течение жизни. Он вернулся в коридор. Из зеркала на него испытующе смотрел молодой человек. Юлиан поднял руку, молодой человек проделал то же самое, и, непонятно почему, это успокаивало.

В спальне стоял затхлый воздух, на ночном столике осела пыль, хорошо заметная в косых лучах солнца. Над кроватью нависала книжная полка, где теснились двадцать толстенных и невероятно тяжелых томов в кожаном переплете: полное собрание сочинений Ветеринга, издававшееся с 1850-го по 1874 год Голландской академией наук, с неприятно мелкими буковками, потоком латыни, обилием математических символов, с письмами и пространными трактатами, которые требовалось знать, но которые Юлиан даже не открывал. Напротив, под длинной трещиной на потолке красовалась старинная морская карта, купленная несколько лет назад в антикварной лавке: черная тушь на белом фоне, береговая линия континента, непонятная запись навигационных данных и голова змия с торчащими из воды острыми ушками — тончайшая работа.

Он взял последний том Ветеринга и раскрыл.

В этот момент из хаоса воспоминаний душа выбирает себе спутника, который, как ошибочно она полагает, будет сопровождать ее до самого порога, впрочем, не дальше. Мне довелось убедиться (прошу Вас, не докучайте меня вопросами о том, каким же образом), что сие решение, сколь бы малозначащим оно ни казалось, в действительности…

Юлиан захлопнул книгу и, уже немного повеселев, покачал головой. Бедный, спятивший старик, сколько же времени пришлось на него потратить! Он выдвинул ящик ночного столика: носовые платки, снотворное, пачка писем от Клары. Он взвесил ее в руке. Письма хотелось взять с собой. Но потом он положил их на место и закрыл ящик.

В коридоре Юлиана опять напугал человек из зеркала. Чужак, много моложе, глядел с невозмутимым спокойствием и любопытством. Юлиан медленно поднял руки и в течение бесконечной секунды думал, что тот, другой, не поддержит… Но потом руки в зеркале поднялись. Юлиан стал наклоняться вперед, пока не коснулся зеркала лбом. Он смотрел чужаку прямо в глаза — голубые, внимательные и чуть суженные за стеклами очков. И вдруг его охватило чувство, будто их поменяли местами, и это он является отражением другого, а не наоборот, и это он стоит сейчас в геометрически вывернутом мире, где мнимый коридор подделан под настоящий.