Берег не приближался. Плечи и руки болели, дыхание сопровождалось свистом. За холмами торчала острая вершина горы, которую он только сейчас впервые заметил; Юлиан зажмурился, и гора исчезла. Боль в руках постепенно усиливалась. Главное — плыть медленно, иначе начнутся судороги и все плохо кончится, так написано в книжках. Юлиан убрал волосы с лица. Прислушался к тяжелому дыханию. Вдруг кто-то погладил его по ноге.

Холодное течение. Юлиан сбился с темпа, и вода накрыла его с головой, дыхание участилось. Он греб изо всех сил, но что-то крепко его держало. Берег не приближался. Он отчаянно работал руками, хотел набрать воздуха, но захлебнулся, откашлялся, сплюнул. Снова почувствовал на ногах цепкую хватку, вскинул руки — и тут все стихло, потом шумы вернулись, и снова настала тишина. Юлиан понял, что идет ко дну.

Лучи света копьями вонзались в глубину. Зеленоватый блеск тонул во мраке. Мимо проплыла рыба. Потом дерево, еще с ветвями, но уже наполовину сгнившее и обтянутое тонкими волокнами.

Рывок — и Юлиан снова оказался на поверхности. Жадно глотнул воздуха, откашлялся, фыркнул и вдруг ясно осознал: сейчас, в эти секунды, все решается. И наконец ощутил приближение берега. Он пока справлялся с дыханием.

Мимо вихрем пронесся клубок непонятных пятен, может рыб или листьев, прямые лучи света, железный ящик, холодильник с открытой дверцей, изъеденной ржавчиной. Борьба продолжалась. Юлиан бешено заработал ногами, словно отбивался от более сильного противника; где-то высоко блестела поверхность озера. Юлиан барахтался, уже не зная, опускается он или поднимается, глотал воду, сердце так и норовило выскочить из груди. И наконец он вынырнул, расправил над водой руки — и вдруг опомнился: он заплыл на другую сторону. Почувствовал нежное и приятное прикосновение — речные водоросли обвили его шею, он хотел стряхнуть их, разорвать, хотел закричать, но не мог, и тут все разом обрушилось с ног на голову: вывернутые и отраженные в воде очертания гор нависли над небом, и Юлиан стал подниматься — навстречу траве и гниющему дереву, длинным вьющимся стеблям и холодильнику; стая рыб резко вильнула и поменяла направление. Тело онемело…

Но потом все прошло.

Его что-то спрашивали, он отвечал. Он пробирался по сложному лабиринту зеркал, и в каждом отражалось его лицо. Вокруг колыхались сочные и бурно разросшиеся растения, раньше никогда не виданные. Язык, на котором задавались вопросы, казался ему знакомым, но непереводимым, как музыка или чистая, без всяких примесей мысль. Юлиан хотел ответить, но не понял своих слов и начал сначала. И вдруг его осенила догадка.

Он открыл глаза. Муравей поглядывал на травинку, на кончике которой блестела капля воды. Потом вскарабкался наверх, под его тяжестью стебелек наклонился — порыв ветра — и качнулся обратно. В капле, если присмотреться, отражалось круглое солнце. Пчела взлетела с цветка; между травинками виднелось синее небо. Послышалось жужжание, неестественно громкое: пчела прошмыгнула рядом с ухом, потом приземлилась, поблекла и растворилась в воздухе. Вдруг Юлиана затошнило.

Спазмы подкрадывались волнами, всякий раз заставляя его содрогаться. Он решил встать, но голова сильно кружилась, и он снова повалился на землю. Ватные колени подкашивались, и прошло немало времени, прежде чем ему удалось подняться на ноги. Там, на другой стороне — без очков разве увидишь, — находилась гостиница, чуть правее… — место, где он вошел в воду. Он помнил, как течение понесло его вниз, как боролся, а потом перестал и как неожиданно выплыли картинки, сохранившиеся в памяти фрагменты, но фрагменты чего — не мог сообразить.