— Скажу по-другому. Что бы вы ни хотели сегодня сделать, я это… Нет, допустим…

— Двести, — решительно оборвала она меня.

— Что?

— Вы что, идиот или прикидываетесь? — Она невозмутимо смотрела мне в глаза. — Двести, и я уйду до завтра, часов до двенадцати.

— У меня столько нет, — хрипло выдавил я.

— Двести пятьдесят.

— Так не пойдет!

— Триста.

— Двести.

— Триста пятьдесят.

Я кивнул.

Она протянула руку, я достал, бумажник и отсчитал деньги. Обычно я не брал с собой так много; это было все, что я собирался потратить на поездку.

— Ну давай, чего там!

Кожа у нее маслянисто поблескивала; ладонь была такая огромная, что купюры в ней просто исчезли.

— Сегодня днем позвонит моя сестра, я скажу, что мне срочно нужно к ней. А завтра вернусь часам к двенадцати.

— И ни минутой раньше!

Она кивнула.

— А теперь хватит, уходите.

Я нерешительно пошел к двери. Выбросил на ветер столько денег! Но добился, чего хотел! И боже мой, ловко это все обделал, к тому же теперь она у меня на крючке. Осторожно поставил сумку на пол и прислонил ее к стене.

— Господин Цёльнер!

Я испуганно обернулся.

— Вы что, заблудились? — спросила Мириам.

— Нет, конечно… Я как раз собирался…

— Я не хотела бы, чтобы у вас сложилось неверное впечатление, — сказала Мириам. — Мы благодарны вам за то, что вы делаете…

— Да знаю, можете мне не объяснять…

— Сейчас с ним нелегко. Он болен. Иногда ведет себя как маленький ребенок. Но ваша книга для него очень важна.

Я сочувственно кивнул.

— А когда она, собственно, выйдет в свет?

Тут я по-настоящему испугался. Неужели она что-то заподозрила?

— Пока неизвестно.

— Почему неизвестно? Господин Мегельбах тоже не стал об этом говорить.

— Это зависит от многих причин. От… — Я пожал плечами. — От разных. От многих причин. Выпустим как только сможем!

Она задумчиво посмотрела на меня, я быстро простился и вышел. Теперь спуск показался мне очень коротким: пахло травой и цветами, в голубом небе медленно проплывал самолет; я чувствовал себя безмятежно и легко. Получил деньги в банкомате и купил в аптеке новую бритву.

Вернулся в номер и долго разглядывал старого крестьянина на стене. Насвистывал и барабанил пальцами по колену. Небольшое беспокойство я все-таки ощущал. Лег на кровать, не снимая ботинок, и какое-то время смотрел в потолок. Подошел к зеркалу и надолго застыл там, пока не перестал узнавать собственное отражение. Побрился и вдоволь насладился душем. Потом подошел к телефону и, не заглядывая в записную книжку, набрал номер. Трубку сняли на пятом гудке.

— Госпожа Лессинг! — закричал я. — Это опять я, Себастьян Цёльнер. Не кладите трубку!

— Нет! — пискнул кто-то на другом конце провода. — Нет!

— Я только прошу меня выслушать!

Она положила трубку. Несколько секунд я рассеянно слушал гудки «занято», потом позвонил снова.

— Это снова Цёльнер. Я всего лишь прошу вас…

— Нет! — пискнула она и положила трубку.

Я выругался. Ничего не поделаешь, кажется, и в самом деле придется к ней ехать. Только этого не хватало!

В ресторане на главной площади мне подали несъедобный салат из тунца. Вокруг было полно туристов, вопили дети, отцы семейств перелистывали карты автодорог, матери атаковали вилками огромные порции торта.