– А ведь то, чего они ищут, можно найти в одной-единственной розе…»

Пять лет назад

Рэнделл

– Ответь мне, Рэн! Мать, твою, скажи хоть что-нибудь, – я слышу над собой рокочущий голос Роббинса, доносящийся до меня, как через слой ваты. Пытаюсь сфокусировать взгляд на лице адвоката, но ничего кроме вращающихся вокруг меня темно-серых стен камеры ничего не вижу. Сердце отбивает бешеный ритм, одежда насквозь пропитана холодным потом, мелкая дрожь сотрясает тело и одновременно я чувствую частичное онемение конечностей. Но это даже не самое страшное. Можно ли побороть то чувство, которое является твоим главным оружием, главным козырем в игре, правила которой были установлены много лет назад и доведены до абсолютного совершенства? Я бы не смог достичь и толики того, что имею, если бы не знал на собственном опыте, каким мощным и сокрушительным может быть это чувство. Но сейчас именно оно управляет мною, заполняет разум, как кислота, сжигающая все попытки сопротивления. Черт, я ощущаю, как очередной спазм сжимает желудок, и я тянусь к пластиковому тазику, чтобы добавить туда порцию желчи. Все остальное вышло из меня еще вчера, если, конечно, я не запутался во времени.

– Окна открой, – скрипучим голосом прошу я.

– Перриш, это невозможно, – отвечает Мартин. – Ты, вообще-то, в камере предварительного заключения. Мне стоило немалых усилий договориться со следователем, чтобы тебя перетащили в более комфортную, если так можно сказать о камере.

– Перетащили? – хрипло уточняю я, чувствуя, как новый приступ удушья сжимает легкие. После нескольких попыток мне удается втянуть немного воздуха.

– Да. Ты не мог идти. Вырубился, как только заперли дверь. Они прислали тебе своего медика, который посоветовал вызвать судебного психотерапевта, но я категорически отказался. У тебя клаустрофобия?

– Да, – киваю я через силу, пытаясь приподняться. Головокружение усиливается, и я опять тянусь за тазиком, не чувствуя своих рук, и пытаясь абстрагироваться от ощущения кружения пространства. Я долбаный андронный коллайдер, разгоняющийся до скорости света.

– Дерьмово, Рэн. Это можно, конечно, использовать, но еще несколько суток тебя все равно тут продержат. Диагноз есть? Имеется в виду официальное заключение?

– Нет.

– Дерьмово, – повторяет Мартин. Будто я сам не знаю, в какой заднице оказался. В прошлый раз было не так хреново, но тогда меня держали несколько часов.

– Мне нужно, чтобы ты подтвердил алиби. Без этого никак, – сообщает он официальным тоном.

– Я ее не убивал…

– Да знаю я, – кивает Мартин. Лицо адвоката двоится, но я по-крайней мере вижу его более четко, чем минуту назад. Красные и белые искры все еще мелькают перед глазами, что вызвано кислородным голоданием и резким сужением сосудов. Приступ медленно отпускает, но может усилиться в разы, если я не выберусь отсюда в ближайшее время.

– Пусть откроют окна. Там же решетки. Мне просто нужен воздух. Шеф полиции Райт… Позвони ему, – прерывисто говорю я, пытаясь вдохнуть глубже.

– Я уже звонил. Тебя, кстати, с его разрешения и перевели в почти царские условия. Меня, вообще, здесь быть не должно.

– Окна, Мартин. Бл*дь, – меня снова выворачивает наизнанку. Пальцы, удерживающие пластиковую емкость дрожат сильнее. Панический беспричинный страх пульсирует в крови. Я чувствую, как меня вырубает.

– Черт! Только не отключайся снова. Я не перенесу еще раз эту жуткую кар… – я не слышу остаток фразы, проваливаясь в темный лабиринт, теряя связь с реальным миром. Но в отличии от Роббинса, я четко понимаю, что со мной происходит.