Добро пожаловать в таинственный, «застывший во времени» Дом Элис и Джека Манро! Мы будем очень рады, если экспозиция вас заинтересует, но убедительно просим ничего не трогать! Нам важно сохранить историческую достоверность. Этот дом, построенный в 1901 году, необитаем с 15 июля 1932 года. В тот день сюда зашли к соседке на чашку чая две юные сестры, Конни и Роза Доути. Они обнаружили на плите закипающий чайник, на столе – свежеиспеченный мраморный пирог, а в кроватке – крошечную голодную девочку. Однако при этом нигде не было никаких следов ее родителей, Элис и Джека Манро.

Что же здесь произошло? Единственными признаками возможного насилия были несколько капель засохшей крови на полу кухни и опрокинутый стул. (Пожалуйста, не пытайтесь заглянуть под стул.) Тела Элис и Джека так и не были найдены, и даже семьдесят лет спустя их исчезновение остается одной из самых знаменитых неразгаданных тайн Австралии.

Сестры Конни и Роза забрали младенца к себе и вырастили как родного ребенка. Они назвали девочку Энигма – нетрудно догадаться почему. Конни, Роза и маленькая Энигма (теперь уже бабушка Энигма!) по-прежнему живут на острове Скрибли-Гам, как и две дочери Энигмы, Маргарет и Лаура, со своими семьями.

Тетя Конни очень сердится на нее. Наливая в чашку Грейс чай из голубого фарфорового чайника, она отрывисто произносит: «Разумеется, я не умерла! Как только тебе такое взбрело в голову?»

Грейс в смятении пытается вспомнить, почему она вдруг так решила. Неожиданно, к ужасу Грейс, тетя Конни ставит чайник на стол, запрокидывает голову и, сморщившись, начинает плакать, как младенец. Грейс закрывает уши ладонями, хотя понимает, что это невежливо. Она не в силах больше слышать этот пронзительный детский крик, слетающий с уст тетушки. А крик все не смолкает.

«Прости! – вопит Грейс. Она ужасно сердита на Конни. – Я не хотела тебя обидеть! Я и правда думала, ты умерла!»

– Грейс! Малыш плачет. Принести его тебе?

– Ммм. Что? Ах да. Ладно. Хорошо.

Грейс чувствует, как муж встает с постели. Она плотно прижимает пальцы к закрытым глазам и рывком садится.

Тетя Конни умерла, вспоминает она. Умерла вчера.

Грейс слышит пронзительный вопль сына и голос Кэллума:

– Проголодался, дружок?

Она включает лампу и щурится. Ее руки, лежащие поверх пухового одеяла, выглядят в свете лампы как-то странно, словно чужие. Грейс вспоминает историю об американском альпинисте, которому пришлось ампутировать себе руку, потому что ее придавило валуном. Она представляет, как рвет собственную плоть, усердно отпиливает твердую белую окровавленную кость – спасается.

Появляется Кэллум с ребенком на руках.

Грейс думает: «Уйди, пожалуйста, уйди» – и произносит:

– Иди сюда, милый.

– Энигма, ты ужасная выдумщица.

– Да ничего подобного! Это было в тот день, когда мы ходили на ланч в «Наследие». Я похвалила ее костюм, и Конни сказала что-то насчет того, что наденет его на похороны.

– Она сказала, что собирается надеть его на похороны Молли Траскер, а вовсе не на свои собственные! Помню, как Конни говорила, что вообще не видит смысла в том, чтобы одевать покойников. Мол, ни к чему понапрасну переводить хорошую ткань. «Я пришла в этот мир голой и уйду из него в том же виде» – вот что она заявила.

– Она шутила, Роза! Надеюсь, ты не собираешься хоронить родную сестру в голом виде?!

– Почему бы и нет? Это ее здорово рассмешило бы.

Марджи Гордон слушает болтовню матери и тети Розы, нарезая к чаю миндальный торт. Чтобы успокоиться, она берет и себе маленький кусочек. Трудно придерживаться диеты, когда предстоит подготовка к похоронам.