Один из хромых голубей, после того как наклевался вдоволь, почувствовал в своей изувеченной лапе изменения и смело ступил на нее. Она не подломилась, как обычно, а удержала тучное тело птицы.

В этом году у хромоногого голубя впервые за послед ние пять лет будет потомство!

Михалыч было подумал оставить небольшой кусочек себе, памятуя о том, какое воздействие хлебный мякиш произвел на его силу, но резонно заметил, что в его годы такая сила ни к чему, весеннее бурление отвлекает от раздумий на серьезные темы.

Последнюю булку он выкинул не глядя, взвалил пенек, оставшийся от Семена, на спину и потащил ношу к дому.

Он установил деревяшку, как и предполагал, на кухне, вскипятил чай и открыл форточку для прохлады.

Прихлебывая индийский, сидя на новом табурете, старик невзначай взглянул на небо. Из за серой тучки на него смотрело улыбающееся лицо Оленьки, с серыми глазами во все лицо и вздернутым носиком.

– Ты что там делаешь, Михалыч? – спросила из под тучки девушка.

– Оленька!.. – прошептал Михалыч.

– Ну что же ты! – смеялась юная Петровна. – Иди же сюда!

– А! – только и сказал старик.

Его тело обмякло, привалилось к стене сахарным кулем, рот открылся, и из него розовым парком что то вылетело. Это что то лениво скользнуло в форточку и не торопясь устремилось к небесам. Там это розовое залетело за серую тучку, и небеса сомкнулись…

Старик Михалыч умер…

11. ЖАННА

Светка очень помогала Мите Петрову управляться с маленькой Жанной. Она не могла не заметить, что девчонка росла, как говорится, не по дням, а по часам.

– Знаешь, Петров, – вы сказала однажды продавщица свое мнение. – Девчонка твоя не совсем нормальная!

– Что ты имеешь в виду? – скосил на нее единственный глаз Петров, а сам удивлялся, что купленный еще два часа назад памперс не сходится на животе Жанны.

– А то, что девчонка на глазах растет! Еще полдня назад у нее было четыре зуба, а сейчас двенадцать!

– И что? – разозлился Петров. – Каждый по своему развивается!

– А что ты злишься! – обиделась Светка. – Мне то что! Пусть у нее хоть сорок зубов вырастет!.. Ее кормить пора!

– Корми! – согласился Митя и схватился за бок, так резануло в печени.

Светка склонилась над девочкой, которая лежала на спинке, слегка суча ножками, и улыбалась, казалось, всему миру.

– Ути, ути! – пропела продавщица.

– Света, – вдруг сказала девочка.

– Ой! – женщина отшатнулась, прислонилась к стене и заорала во все горло:

– Говорит! Говорит!!!

Из кухни вбежал Петров и захлопал единственным глазом.

– Она говорит! – вопила продавщица и если бы умела креститься, то вероятно бы осенила себя знамением, но не вспомнила, как крест класть, то ли слева направо, то ли наоборот, а потому ткнула себя пальцами только в лоб, оцарапав его старым маникюром.

– Сволочью обозвала? – поинтересовался грузчик.

– По имени окликнула. «Света» сказала!

– А меня поутру сволочью приветствовала.

Неожиданно девочка соскользнула с раскладушки и подошла к продавщице, уткнувшись головкой женщине в колени.

– Мама! – проговорила она чистеньким, как звук камертона, голоском, отчего Светка сначала выпучила в потолок глаза, а затем запустила по напудренному лицу слезы умиления. – Мама!

– Ты слышал, Петров? – глотала слезы Светка. – Она меня мамкой признала! Ишь ты, мамкой!

Продавщица склонилась над девочкой и зашептала ей в ушко, прикрытое нежным локоном:

– Я тебе сейчас колбаски пожарю и молочка согрею! Золотце мое!

– Ты давай не увлекайся! – приревновал Митя.