Шамбон тащит два листа белой бумаги, клей и начинает раскладывать вырезанные слова, сидя на ковре, как мальчишка, сочиняющий головоломку. Затем складывает каждый лист вчетверо.

— Без конверта и без даты, — говорит он. — Но, судя по тексту, буквы старые. Можно ли нас подловить? Согласен. Опасности ни малейшей. Надо выглянуть в коридор. Мы одни. Входим в кабинет Фромана. Я хотел было смять оба письма, но, подумав, решил, что лучше сунуть их в папку, в которой собраны статьи самого Фромана.

— Вы думаете, она найдет их? — спрашивает он.

— Без сомнения.

В следующий понедельник — полнейший провал. Сторонники Фромана потерпели поражение.

— Однако его последняя статья была просто отличной, он сам читал мне черновик.

— Я не в курсе, — говорит Иза.

— Как! Разве вы не читали?

— И я не читал: Нельзя ли посмотреть? — замечаю я.

— Не знаю, куда он ее подевал, — продолжает Шамбон.

— А я знаю, — вставляет Иза. — У него ведь досье на все случаи жизни. Для счетов и накладных. По банковским делам — всего пять или шесть. Не сомневаюсь, что и по выборам тоже. Надо будет всем этим заняться, если у меня хватит мужества.

— Может, хотите, чтобы я поискал? — предлагает Шамбон.

— О, нет, вы не найдете! Лучше уж я сама. Мой бедный друг предпочел бы, конечно, меня.

Глухое рыдание. Сокрушенный взгляд Шамбона. Он встает, чтобы предложить ей руку. Мы пересекаем двор. Момент подходящий. Если этот кретин, Шамбон, подыграет нам, а Иза будет на высоте, мы освободимся от него в любом случае. Иза останавливается напротив кабинета.

— Посмотрим. Личные дела он хранил слева.

Она открывает ящик. Я подаю Шамбону знак, чтобы он приготовился. Иза достает папку, читает этикетку: «ВЫБОРЫ». Подвигает Шамбону, усаживается в кресло.

— Поищите сами. Мне так странно, что я здесь.

Шамбон смотрит на меня растерянно, словно актер на суфлера. Вытаскивает несколько машинописных листков и вдруг вскрикивает:

— Что это такое?

Дрожащей рукой он держит оба письма, и я — то знаю, что он не притворяется. Протягивает их Изе. Та, неподражаемая в роли неутешной вдовы, медленно читает: «Сволочь, кончай грязные делишки. Убирайся». Подносит руку к горлу: «Не может быть!» Будто желая помочь ей, я беру второе письмо и четко произношу слова: «Сволочь, убирайся с дороги, или придется тобой заняться».

Гробовое молчание. Затем Иза испускает мучительный вздох и заламывает руки.

— Так вот оно что: ему давно угрожали, — говорю я. — Вот почему у него так испортился характер. И он устроил вам сцену незадолго до смерти.

— В голове не укладывается, — шепчет Иза. — От меня он ничего не скрывал. Я наступаю на ногу Шамбону, подаю ему знак действовать.

— Милая Иза, — говорит он. — Если у мужчины, которому угрожают, есть гордость, он предпочитает молчать.

Надо признаться, тон верный. Если бы ставка не была столь велика, я бы от души позабавился. Иза с удивлением смотрит на него.

— Вы были в курсе? Шамбон делает вид, что хранит секрет, который ему не терпится выболтать.

— Ну говорите же.

— Зачем? Однажды он сказал мне, что получает письма. А мне звонят.

— Как? Вам угрожали, Марсель?

— И до сих пор угрожают.

— Но почему? Почему?

— Вот именно.