Эллери почтительно сказал:

— Мистер Крейг, по-моему, вы попали в точку.

— Тогда и я тоже подхожу, — сказал, ухмыляясь, Джон. — Я ведь написал книгу. Бедная сестренка! Одну тебя не приняли.

— Встретимся лет через двадцать, — процедила Эллен сквозь мелкие белые зубки. — Я тебе покажу. Двенадцать детей!

На этой счастливой ноте и завершился импровизированный сеанс куиновской чушетерапии. Пациент, со всеми признаками полного выздоровления, предложил совершить набег на холодильник и убедил сконфуженного сержанта Девоу этот набег возглавить; Мариус проковылял к фортепиано и забарабанил военный марш. Доктор Дарк ухватил за жилистую руку Оливетт Браун и настоял на том, чтобы «эскортировать» ее самым помпезным образом. Роланд Пейн незаметно пропихнул руку вокруг талии Вэл Уоррен, и вся компания весело промаршировала в направлении кухни.

Но позже, в спальне, делая запись в дневнике, Эллери приостановился и задумался, сколько из всего происшедшего действительно было чепухой и сколько — не было… или же чепухи вовсе не было.

Запись за этот день он закончил так:

«Абсурдность сегодняшнего представления подобна смеху во тьме. По фактуре все это — безобидная чепуха, но сквозь нее пропущена некая невидимая зловещая нить. Но где, где? Где смысл в этой бессмыслице? Что означают эти подарки? Кто их по всему дому разбрасывает?.. И кто же мертвец?»

Шестой вечер: понедельник, 30 декабря 1929 года

В понедельник утром мистер Гардинер спустился вниз с сердцем столь же тяжелым, как его походка. С самой рождественской ночи старый священник спал плохо, но усталость, которую он ощущал, была в значительной мере усталостью души. Он с возрастающим предчувствием дурного взирал на события в доме Крейга; каждую ночь, лежа в постели, он искрение молился, чтобы чудесным образом нашлось объяснение всему, полное юмора и благожелательства. Мертвеца в библиотеке он решительно выкинул из своих мыслей: это было событие, в котором мог разобраться только Господь, а в глубине души мистер Гардинер знал, что для мира, в котором он жил, Второе Пришествие — вещь маловероятная.

Поскольку он пребывал в замешательстве и поскольку в замешательстве этом он усматривал некое собственное прегрешение или, по меньшей мере, нетвердость в вере, мистер Гардинер избрал это утро для умерщвления плоти. Обогнув столовую, откуда доносились неясные голоса его сотоварищей-гостей, старый джентльмен прошел через гостиную и тихо вошел в библиотеку хозяина. Он намеревался написать письмо епископу. Такова была рекомендация самого епископа для своих отошедших от дел приходских священников во времена испытаний и сомнений, ибо разве не сказано в Евангелии от Иоанна, глава 10, стих. 11: «Пастырь добрый полагает жизнь свою за овец».

Итак, мистер Гардинер уселся за стол, открыл пенал, который принес с собой, отвинтил колпачок авторучки — сколько проповедей вышло из-под ее притупившегося пера! — коротко помолился о вдохновении и начал писать.

Он затруднился бы сказать, сколько времени он писал. Он смутно ощущал, что через гостиную проходили люди — слышались голоса, смех, шаги — но лишь некоторое время спустя он осознал, что звуки эти давно уже стихли. «Должно быть, все вышли из дому или разошлись по своим комнатам», — подумал он и начал читать написанное, беззвучно шевеля губами.

И в этот момент он услышал в гостиной два голоса; мистер Гардинер и вовсе бы не расслышал их, если бы вокруг не стояла такая глубокая тишина. Один голос принадлежал невысокому человеку с большой, наполовину лысой головой и прекрасными печальными карими глазами — мистеру Фримену, издателю; другой — Джону.