За ним ввалились два его спутника. Один – действительно совсем молодой, в шапке золотистых давно не стриженных кудрей, с румянцем, двумя блюдцами алевшим на щеках, в расстегнувшейся до середины груди рубашке, как будто клокотавшая в нем молодая удаль рвалась наружу – Молодой; другой – явно старше, за тридцать, с землистым грубым лицом, с двумя лучистыми перстнями, татуировкой синевшими на узловатых пальцах, зябко кутался в меховую жилетку, надетую поверх свитера, – Урка.
– Привет, молодуха, – сказал Главарь замеревшей от страха Марии и ощерил редкие желтые зубы в подобии улыбки, – принимай гостей. Что-то мне твоя фотокарточка знакома, или встречались где?
– Да мы местные, – ответила Мария, – разве что в городе. Да я и там, почитай, полгода не была.
– Местные – это хорошо, – протянул Главарь, – да вы, ребята, проходите, не стесняйтесь, – обратился он к своим, все еще настороженно переминавшимся с ноги на ногу в дверях с дробовиками в руках, – хозяева добрые, песик, как и дед, на ладан дышит, вишь, даже головы не поднял. Сейчас перекусим, а там, глядишь, еще что-нибудь каждому обломится, – ухмыльнулся он, – Вишь, какая молодуха ядреная, на всех хватит, – но смотрел при этом на Деда, изучающее.
А Дед смотрел на карабин, который Главарь, опустившийся на лавку, держал перед собой, уперев прикладом в пол. Он знал этот карабин, сам подарил его соседу, такому же егерю, на пятидесятилетие, несколько лет назад, памятная табличка в виде параллелограмма поблескивала на правой стороне приклада. «Значит, у него они уже были», – просто отметил Дед.
– Трое с ружьями – многовато, – продолжал размышлять Дед, – лет бы тридцать назад, разметал бы всех, несмотря на пукалки, да чего там, сами бы не сунулись, трусливый народец. Но надо же что-то делать!
– Может, чайку с дороги? – спросила Мария в тщетной надежде.
– Чай – не водка, много не выпьешь, – забалагурил Молодой.
– Да у нас и нет, – смутилась Мария.
– Ты дурочку не строй, – жестко сказал тот, что постарше, – волоки быстро, – и надсадно закашлял.
– Принеси, там, в шкафу, в твоей комнате, – проворчал Дед.
Мария скрылась в соседней комнате. Главарь медленно поднялся, поставил карабин за лавку к стене и последовал за Марией, бросив на ходу: «Помогу хозяйке, а то ведь не донесет, сколько нам надо, да и осмотрюсь.»
– Двое – уже легче, – подумал Дед и громко сказав, – а чаек все же не помешает, – двинулся к плите, где рядом, на стене, висела двустволка, по его обычаю, заряженная.
От выстрела задребезжали стоявшие на полке чашки, несколько дробинок со звоном срикошетили от чайника и электроплиты, но основной заряд кучно вошел в правый бок Деда, развернул его, уводя вздернутую к винтовке руку, и тяжело бросил на пол.
– Ты чего, с ума сошел? – завизжал Молодой.
– Сейчас бы вместо него на полу корчился, недоумок, – прошипел Урка и, бросив винтовку, подскочил к Деду, занеся ногу для удара, – падаль!
Все, что произошло дальше, заняло несколько секунд. Волк дождался момента. Он, как всегда молча, одним прыжком, даже не привстав предварительно, долетел до стрелявшего и вонзил клыки во внутреннюю поверхность бедра опорной ноги. Клыки легко пробили одежду и крушили мышцы и сосуды, сойдясь на кости, а тело все находилось в воздухе, поворачиваясь как на оси и увлекая Урку вниз, к полу. Когда задние лапы Волка коснулись твердой поверхности, он уже полностью развернулся и, разомкнув челюсти, оказался лицом к лицу со вторым, Молодым, который от растерянности никак не мог поднять винтовку, зацепившуюся ремнем за лавку. |