— Ты видишь? — прошептал Мирнин. — Мы оба знали, что это произойдет. Мы знали, что это надвигалось, как бы медленно это ни было. Он организует всё там в отступлении, а мы должны начать наращивать нашу оборону. Сегодня. Сейчас. Мы, возможно, уже слишком опаздываем.

Мой дорогой старый друг. Он казался подавленным, и напуганным, и мне так хотелось бы утешить его, но он был совершенно ужасающе прав. По какой-то причине, Морли — оборванный, грязный вампир, без каких-либо особых навыков, кроме своеобразной удачи в выживании — споткнулся обо что-то, что я пропустила. Что мы все пропустили.

Мы, возможно, уже слишком опаздываем; Мирнин был совершенно прав. Я знала, что это произойдет, в конце концов, я знала, что все к этому и придет. Но теперь, я беспомощно оглядела офис — когда-то жизненно важный, неожиданно ставшие бессмысленными бумаги, на теплое, бережное сияние мира, который я построила вокруг себя. За окнами сгущались тучи, тяжелые, с угрозой, но люди все равно прогуливались по площади города, нормальная жизнь по-прежнему продолжалась.

Но все это было ложью, ужасной и жестокой ложью.

Я взяла телефон и набрала номер, чувствуя себя потерянной и ошеломленной. Мирнин расхаживал по моему самому любимому персидскому ковру, и у меня не хватало смелости сказать ему, чтобы он остановился. Это не имело значения. Ничего из этого не имело значения.

Я позвонила Оливеру, и он взял трубку почти сразу. — Амелия, — сказал он. — Я хотел еще раз поговорить с тобой об этой глупой затее с помолвкой…

— Приезжай, — сказала я, останавливая его. — Чем бы ты ни занимался, бросай это и приезжай сейчас же.

Даже тогда, он колебался секунду, прежде чем сказать, — Что случилось?

— Не телефонный разговор, — сказала я и повесила трубку. Я оперлась ладонями о стол и наклонилась к нему, внезапно почувствовав слабость, словно я голодала месяцами.

Это был шок, древняя и забытая реакция. — Кто еще знает? — спросила я.

— Со мной была Клер, — сказал Мирнин. — И мальчик. Шейн.

Я закрыла глаза. Несчастье на несчастье, стеклянные стены рушатся. Они никогда не защищали никого из нас, в действительности, как бы мы ни притворялись.

— Заставь их замолчать, — произнесла я.

— Но…

Я подняла голову, и знала, что мои глаза светились белой силой, подпитываемой моим гневом, моим отвращением, моим отчаянием. — Заставь их замолчать, Мирнин. Ты знаешь, что должен.

Он пристально посмотрел на меня в безмолвном ужасе на мгновение и покачал головой: — Я не могу, сказал он. — Бог мне свидетель, я не могу сделать это. Не с ней. Мальчик, да, но не с ней. Амелия, должен быть другой способ.

— Иисус, думаешь, если бы он был, я бы не выбрала его? — Я закричала на него, сжала кулаки, борясь с желанием ударить. — Ты сделаешь это. Ты должен. — И я направила свое желание на него, подталкивая таким способом, каким я так редко пользовалась в эти дни. Каким мне так редко приходилось пользоваться.

Его глаза наполнились слезами, и Мирнин раскачивался на месте. Он схватился за спинку кресла и сконцентрировался, но даже при этом, его колени подогнулись, и я услышала издаваемые им звуки боли, когда он боролся, чтобы избавиться от моего влияния.

— Обещай что выполнишь, — сказала она. — У тебя нет выбора.

— Выбор есть всегда, моя красавица. — Его голос был тихим и дрожащим, лишь нить звука в умирающем вздохе. — Именно его ты дала нам здесь. Выбор. Не отнимай его сейчас. Я не поступлю так. Не с ней.