Фенелла неловко засмеялась, а Пол поспешно отвернулся.

— Куда это ты направлялась? — громко спросил он.

— Напомнить мисс Эйбл, что пора возвращаться. Эти бедные дети слишком много работают. Я не думаю… ладно, оставим это. Боюсь, мисс Аллейн, я довольно старомодна. Мне по-прежнему кажется, что лучшая воспитательница — это мать.

— Хорошо, хорошо, мама, — запротестовал Пол, — но ведь с Пэнти надо что-то делать, разве не так? Это ведь просто ужас какой-то.

— Бедняжка Пэнти, — горько вздохнула миссис Кентиш.

— Ладно, тетя Полин, нам, пожалуй, пора, — сказала Фенелла. — Седрик с минуты на минуту будет, он на двуколке. И насколько я его знаю, и пальцем не пошевелит, чтобы вещи распаковать.

— Седрик! — повторила миссис Кентиш. — Тью-ю!

Она одарила Трой величественной улыбкой и удалилась.

— Мама всегда волну гонит, правда, Фен? — неловко сказал Пол.

— Не только она, — кивнула Фенелла. — Такое уж это поколение. Папа вообще покоя себе найти не может, а тетя Десси — настоящий ураган. По-моему, они от деда унаследовали такой характер, как тебе кажется?

— Да, все, кроме Томаса.

— Все, кроме Томаса. Вам не кажется, — Фенелла повернулась к Трой, — что если в одном поколении бушуют чувства, то следующее бывает слишком сдержанным? Мы с Полом крепки, как железо, правда, Пол?

Трой посмотрела на молодого человека. Он не сводил глаз с кузины. Его темные брови сходились в одну линию, губы были крепко сжаты. Выглядел он чрезмерно торжественно и на вопрос ничего не ответил. «Так-так, — подумала Трой, — да ведь он влюблен в нее».

2

Интерьер Анкретона вполне соответствовал его фасаду. Трой предстояло усвоить, что слово «большой» является здесь ключевым. Большая западная роща, большая галерея, большая башня. Перейдя через большой висячий мост над ныне пересохшим и используемым под пашню рвом, Трой, Фенелла и Пол оказались в большом зале.

Здесь неутомимая фантазия архитектора затеяла игры с елизаветинской эпохой. Переизбыток причудливой резьбы, множество витражей с геральдикой Анкредов, несколько параллельных перекладин, а между ними — там и тут мифические животные в самых разных позах. Когда мифология и геральдика исчерпывали свои возможности, на смену им приходила церковь: фамильные крестики в тесном соседстве с ключами святого Петра и крестом святого Иоанна создавали причудливую мозаику. В глубине зала, лицом к входу, тянулась галерея менестрелей, четко расчерченная знаменами, висящими на одинаковом расстоянии друг от друга. Подними, на стене, полностью закрытой всякого рода грамотами и орнаментом, и должен, как пояснила Фенелла, расположиться портрет. Трой сразу же отметила, что при дневном свете на нем, как на шахматной доске, отразятся цвета витражной геральдики, и портрет будет походить на ребус. Ночью, по расчетам Пола, его будут освещать четыре фонаря, специально установленные под галереей.

В зале и так висело довольно много портретов. Внимание Трой привлекло огромных размеров полотно XVIII столетия над камином, с изображением Анкреда-моряка, грозящего абордажной саблей потоку света, исходящему от сверкнувшей молнии. Моряк выглядел так, будто сам и породил эту молнию. Под полотном, устроившись в просторном кресле и греясь у огня, сидел Седрик.

— Багажом люди занимаются, — сказал он, с трудом поднимаясь на ноги, — а лошадь отвел кто-то из младших старцев. А другой понес краски миссис Аллейн в ее недосягаемое орлиное гнездо.