Но пока что мои похитители расслабляться не собираются. Как и в первый день, ноги и руки мои надежно скованы наручниками, позволяющими делать лишь самые минимальные движения. А кроме того, у меня – постоянная персональная охрана в лице по военному дисциплинированных молодых людей, вооруженных короткоствольными пистолетами пулеметами.

Вот и сейчас метрах в пяти от нашего столика по палубе прогуливается вооруженный Снайпер, не сводя с меня глаз.

Его лицо мне смутно знакомо, но я никак не мог вспомнить, где и когда встречал его.

Лишь сейчас, когда наши взгляды вновь встречаются, я вздрагиваю, узнав этого парня.

Это было еще в Инске, где мы работали год назад со Слегиным. Именно там я обрел свой проклятый Дар. И именно там я в первый (и думая, что в последний) раз вернул к жизни продавца, погибшего от рук грабителей во время налета на его магазинчик. Кажется, его звали не то Виктор, не то Виталий…

Я пожалел тогда не его самого, а его беременную жену и малолетнюю дочку, которые совершенно некстати появились в магазинчике.

А теперь он сторожит меня, держа палец на спусковом крючке, и по лицу его видно, что он, не задумываясь, нажмет на курок, если в том возникнет необходимость.

Что же могло произойти всего за год? Каким образом судьба привела его на службу к безумцу, планирующему погубить все живое на Земле? И что сталось с его женой и дочерью, раз они не смогли удержать его от вступления в банду «воскрешенных»?

Или Дюпон все таки говорил мне правду? Неужели действительно все обстоит именно так, как он мне поведал? Конечно, даже в этом случае я не собираюсь оправдывать те преступления, которые он и его подручные совершили и собираются совершить. Я могу только понять те мотивы, которыми они руководствовались.

Но в данном случае понять – не значит простить, хотя известное изречение утверждает обратное.

Предположим, что наш мир – действительно лишь придаток другого, более совершенного мира. Причем сыгравший свою историческую роль и теперь превратившийся в тормоз для дальнейшего развития цивилизации по экспоненциальной кривой. Наверное, с точки зрения тех, кто оказался в Ином Мире, единственным решением остается уничтожение нас, жалких смертных. Ан масс.

Но что делать всем нам – и тем, кто не ведает, что является камнем на шее для более совершенных существ, и тем, кто, подобно мне, осведомлен об этом? Покорно согласиться с приговором и, не сопротивляясь, дать палачам казнить всех нас до единого? Попытаться вступить в переговоры с теми, кто вынес нам страшный приговор, и с теми, кто взял на себя миссию по приведению его в исполнение? Устроить этакий торг по принципу: а давайте мы пообещаем вам, что не будем больше рожать детей, лечить больных и отказываться от самоубийственных факторов типа войн, наркотиков и загрязнения окружающей среды, а вы взамен оставите нас в покое? Глядишь, через несколько столетий проблема решится сама собой, потому что мы к тому времени успешно выродимся сами…

– Помните, как вы упрекали меня в человеконенавистничестве? – нарушает молчание Дюпон, словно читая мои мысли. – Конечно, у вас были на то все основания, потому что тогда вы еще не проникли в суть проблемы… Но поверьте, я – да и большинство моих ребят тоже – далек от того, чтобы ненавидеть людей. Мы ведь не дикари какие нибудь, а цивилизованные, воспитанные люди… Просто обстоятельства складываются так, что приходится выбирать, кто будет жить: мы или вы. Вы же не испытываете ненависти к силам природы, хотя ежегодно в мире от тайфунов, наводнений и землетрясений гибнут тысячи людей, верно? Так за что же вы так ненавидите нас, сударь? Ведь мы – всего лишь функции, посредством которых система мироздания корректирует самое себя, добиваясь оптимальной адаптации к окружающей среде.