|
Ты хотела такой же жизни, как у всех. С катанием на пони и рождественскими елками, с ночными посиделками в кругу подружек. И вряд ли я смею винить тебя за это. Сейлем-Крик — не то, конечно, место, где легко живется особенному человеку. И нет на свете никого более беспощадного, чем дети, обнаружившие, что кто-то среди них ощущает себя в своей шкуре неуютно. К тому же все это усугубляли эскапады твоей матери, которая вечно поднимала возле себя шумиху, рассчитывая привлечь к себе внимание. Ее никогда не заботило то, что эти выходки притягивали всеобщее внимание и к тебе. То внимание, которое для тебя вовсе не было желанным.
Ты предпочитала находиться в одиночестве. Твоими друзьями были книги, ароматические масла и твои духи. И ты делала вид, что вполне этим довольствуешься. Однако это было не так — и, знаешь, это тяжело было видеть. Ты была настолько красива — и притом вечно от всех пряталась, пытаясь стать невидимкой. А потом… случилась история с этими бедными девочками. Для меня было мучительно больно узнать, что жители города считают, будто я способна на такое. Убийство! Но зачем?! Что я могла бы обрести, отняв жизнь у двух прекрасных юных девушек? Однако стоит какой-то нелепой идее пустить корни в умах людей, их уже невозможно как-то переубедить. Шепотки разгорелись — и все, уже не остановишь! Но куда тягостнее было наблюдать, как эти пересуды действуют на тебя. Каждый день я видела, что ты все больше отстраняешься от меня, и не в силах была что-либо сделать. А потом, когда уехала твоя мать, я поняла, как сильно ты тоже хочешь покинуть городок, чтобы оказаться подальше от всего этого. Я не виню тебя — и никогда не стану винить — за то, что ты уехала учиться. Из тебя выросла совершенно особенная женщина — именно такая, какой я тебя и представляла, — живущая той жизнью, которую сама для себя создала. И я так горжусь тобой за это — за то, что ты сумела проложить в мире собственную стезю. Ты в этом отношении очень похожа на Сабину. У тебя та же воля и крепость духа. Я в юности такой сильной не была. Я попала в уже имевшуюся передо мною колею и двинулась тем путем, что уже для меня проложили. Я была слишком неуверенна и боязлива, чтобы сойти с этой дороги, чтобы найти свой способ быть одновременно и тем, кем я хочу, и такой, какой меня ожидают видеть. У меня не было твоей духовной силы — хотя тогда мне очень этого не хватало. Многое становится так ясно и очевидно, когда оглядываешься на это из-за чьего-то плеча! У меня нет никаких сожалений — а если и есть, то их совсем мало, и с годами они порядком поблекли. Однако теперь я понимаю, что в жизни существует бесконечное множество путей. Какие-то из них верные и хорошо нахоженные, какие-то — обманчивые. Но какой бы путь ты ни выбрал, нельзя идти по нему с чувством вины или с горечью в сердце. Вот почему я и написала для тебя эту, уже вторую, книгу — „Книгу воспоминаний“, — не для будущих потомков, а для тебя, моя Лиззи. Чтобы ты вспомнила, как все у нас с тобою было — до того, как пошло наперекосяк и стало рушиться. О тех счастливых днях, что мы делили с тобой, когда ты была маленькой. О тех маленьких наставлениях, что я тебе тогда давала, и о твоей любви к земле. О тех вещах, что навеки останутся твоим кровным наследием. А потому я очень прошу тебя прочитать оставшиеся страницы. Только делай это неторопливо — как я учила тебя, когда ты была совсем юной и жаждала узнать все в одночасье. Впитывай в себя слова этой книги понемногу, по чуть-чуть, придерживая их у сердца. А потом, когда будешь готова, снова к ней вернись. Поверь мне, милая моя девочка: ты почувствуешь сама, когда наступит время для этого.
Глава 4 18 июля
Лиззи просыпалась медленно, точно поднимаясь с бездонной глубины. Она лежала полностью одетой под слегка обтрепанным лоскутным покрывалом, которое она, должно быть, ночью натянула на себя во сне. |
