— А мы к войне уже потихоньку готовимся, — добавил Бурчак. — Но напрасно он потакает этим мерзким еретикам. Им помогают Острожские и все, сколько их есть, еретики, и русины. Но королевскому величеству не понравится, что могут погибнуть его самые близкие и самые преданные сторонники. Благодаренье Богу, наш король очень озабочен этим, и, конечно же, сделает все, чтобы не допустить войны. Если же до этого дойдет, то пан староста выставит не менее двух тысяч войска на оборону замка, да еще три десятка орудий.

— А что же Радзивиллы? — спросил пан Станислав.

— О, у них людей довольно, им помогают все нынешние конфедераты, все на их стороне. С ними три князя Острожских, краковский каштелян, киевский и волынский воеводы, и все они могут выставить много людей. А еще с ними и князь курляндский, ведь и он еретик.

— Кроме того, еще и Абрамович из Воронян, и смоленский воевода, а с ним его шурин Нарушевич, племянник — мозырский староста, да кто их теперь сочтет! — добавил Барбье. Все они могут собрать около пяти, а то, может, и шести тысяч войска. Но там, где шесть атакуют, две могут легко защищаться.

— Будем надеяться, что Бог нам поможет, не поддадимся, — промолвил пан Станислав.

— Вы говорили, что якобы и Замойский с ними?

— Кто его поймет? — заметил пан Станислав. — Мы о нем столько наслышаны после элекционного сейма. Вроде бы нормальный человек. Но на него смотрят, как на какое-то диво. А расскажите-ка, кто же за нас?

— Все католики, но магнатов мало, шляхты больше. Наверное, придется брать в войско наемную солдатню, потому что все боятся затронуть воеводу и конфедератов: каждый учтиво отвечает, что и рад бы помочь, да вот что-то мешает. Только сандомирский воевода Мнишек по старой дружбе и по единой с нами вере готов помочь, но и он не обещает прислать людей, хотя сам приедет.

— А все же — это жуткое дело, оно может очень плохо кончиться! — воскликнул пан Станислав и встал. — Ходкевичи даже и не подумают отдать княжну, а Радзивиллы вознамерились взять ее силой, как крепость.

— Так оно и есть, — подтвердил Барбье.

— А что думает об этом сама княжна?

— Только Бог может читать в ее сердце, — промолвил Бурчак. — Я каждый день вижу Софию, много о ней слышал, но знаю ее не лучше, чем вы, панове, приехавшие издалека. Мне кажется, что она всей душой тянется к князю Янушу, что она любит его. Но с виду — спокойная, молчаливая, держится так, будто ее все это совершенно не касается. Когда пан каштелян и наш пан староста сказали ей, чтобы никаких связей с князем Янушем, никакой переписки (а раньше она была) с ним не имела, чтобы не принимала от него посланцев, она ответила: «Пусть будет ваша воля». О, мне все же думается, что она ищет способ увидеться с князем Янушем. Потому что когда он едет по улице (а он довольно часто проезжает под нашими окнами), она всегда стоит и смотрит, иногда подает ему знак белым платочком.

— Она, бедняжка, и головой ему кивала. Я не раз видел такое. Вот проведает об этом пан каштелян и переселит ее в другую комнату. Угроза банниции страшно разозлила его. Как только дознался, что они хотят сотворить, был готов уступить скорее черту, чем Радзивиллу. Он знает, что против князя все католики, что ректор коллегиума Святого Яна через своих людей дал знать об этом королю и просил, чтобы он не допустил войны. Если бы не иезуиты, они бы тут по головам ходили.

— А вот и светать начинает! — воскликнул пан Барбье, выглянув в окно. — Пойдем в нашу комнату, потому что уже и кувшин пуст, и голова тяжелая.

— А мне еще и работать после бессонной ночи, — добавил пан Бурчак.