Оба его товарища — молодые, красивые поляки, головы бритые, длинные усы, одетые в кунтуши и жупаны, у каждого на поясе обязательный палаш. На первый взгляд они были похожи, но, присмотревшись попристальнее, увидишь явное различие. У младшего — высокий лоб, голубые глаза, римский нос, почти белые усы, чуб, взгляд смелый, насмешливый. У второго же лоб был низкий, впалые серые глаза, нос некрасивый, широкий рот, толстые губы, одежда висела на нем как на колу. Первого звали пан Суминский, второго — пан Брожак. Они оба были придворными пана старосты и помощниками пана Барбье.

— Быть может, у вас найдется и кое-что перекусить, а заодно и выпить? — спросил Берберий Бурчака, который все еще что-то недовольно бормотал.

— В такую пору? Все же спят! Откуда и что я смогу раздобыть для вашей милости?

— Вы же не захотите, чтобы я пожаловался пану старосте, что вы морили меня голодом? — настаивал Барбье.

— От меня это не зависит, — ответил Бурчак, махнув рукой, — а пожаловаться можете, если хотите, маршалку двора, который видит уже десятый сон, добудиться его невозможно, проснется он сам утром, когда захочет есть.

— Но даст же нам пан что-нибудь хотя бы на один зуб? — ласково спросил Суминский. — Должны же у вас быть какие-то запасы в шкафу?

— Я не говорю, что их нет, что я их не дам, — отвечал Бурчак. — Но если и дам, то никак не по обязанности перед вами, а proprio motu — от щедрот своих и по доброй воле.

— У каждого из нас только один рот и одно пузо, — смеясь, отозвался Суминский, — и нам все едино, как их насытить: по обязанности или по доброй воле.

— Но теперь же пост, панове.

— А что вы, пане, держите в своем шкафу? — спросил Берберий, подкладывая в огонь поленья.

— Что? Ну, немного жареной на подсолнечном масле рыбки, немного гренок с чесноком, кувшинчик пивка.

— Что поделаешь, достаточно и этого! — согласились путники. — Дайте нам от щедрот своих того, что имеете.

Они сели за стол, а Бурчак с ключами пошел к шкафу, отомкнул его, потом расставил по столу медные миски и положил в каждую еду.

Как бы мало ее не было, ели со вкусом, потому что все были голодные; пан Бурчак уже собирался поставить им пиво, как вдруг в ворота снова застучали, а с улицы раздался чей-то голос:

— Эй, есть там кто? Эй! Откройте, я вам говорю!

— Ну вот, опять, — недовольно проворчал Бурчак и подбежал к окну. — То ли напасть какая, то ли Радзивиллы собираются брать нас приступом. Кто это еще? — Он выглянул и тут же, ни слова ни говоря, сбежал по лестнице, и путники снова услышали скрип петель и цоканье копыт по мощеному булыжником подворью.

— Кто бы это мог быть? — заинтересовался Берберий.

— Вот вернется пан Бурчак, его и спросим.

При этих словах открылась дверь, и вошел высокий мужчина со шпагой на боку, одетый просто. На нем был ременный пояс, шитый серебром, темный плащ, припорошенный снегом. Его сапоги были в грязи.