– Ерунда, – ответил он с горечью. – Вы видели ее? Совсем еще девочка…

    – Я видела, как вы вскочили, – сказала она. – У вас было такое лицо…

    – Какое?

    – Не знаю, – ответила она. – Но я испугалась и тоже вскочила. А тут этот взрыв… Значит, вы ее напугали, потому взорвала себя на пороге? Вы спасли многих людей! Если бы сделала еще хотя бы пару шагов…

    Ее плечи зябко передернулись. Он видел, как побледнело смуглое лицо, в глазах метнулся запоздалый страх.

    – Все кончено, – сказал он дежурную фразу, сам же ощутил ее тупость и никчемность, инстинктивно обнял ее за плечи, она тут же прижалась к его груди, плечи ее пару раз вздрогнули и затихли, успокаиваясь. – Все позади… Вы живете в этом городе?

    – Да, – ответила она. – В двух кварталах. Но вы… необыкновенный человек! Как вы ее сразу раскусили! Вы, наверное, из МОССАДа?

    Он улыбнулся, в ее голосе такая страстная надежда, что он окажется из этой сверхзасекреченной организации, что просто нечестно переубеждать, но он ответил абсолютно правдиво:

    – Нет, я не из МОССАДа. Кстати, меня зовут Стивен.

    – А я – Мария, – ответила она. – Мария Голдман. Ладно, если вы даже из МОССАДа, разве скажете?

    – Логично, – согласился он. – Пойдемте отсюда. А то нас загребут для лечения от психических травм.

    Она кивнула, выражение глаз изменилось.

    – Да, так может сказать только американец.

    – Почему? А вас разве не лечат?

    – Только по серьезным причинам. Это у вас по любому поводу. И без повода тоже.

    Участок улицы уже оцеплен полицией, их остановили, Стивен приготовился к долгим и неприятным объяснениям, однако полицейские лишь спросили, уверены ли, что могут о себе позаботиться сами. Стивен заверил, что могут, они с женой – круто сваренные, но все равно удивился, с какой легкостью их отпустили.

    Все еще дикий первобытный мир, мелькнула мысль. Как было у первых поселенцев Америки, те тоже не знали специализированных лечебниц по психологической реабилитации.

    Странно только, что в Америке евреи настроили этих лечебниц, а в Израиле их как будто и вовсе нет.

    Мария легко поднырнула под желтую ленту оцепления, Стивен посматривал на ее окаменевшее лицо, в древне-диких глазах сверкает понятная жажда убийства. Здесь, вспомнил он, на этой древней земле родилось знаменитое: око за око, зуб за зуб, и сколько бы последующее христианство ни опровергало, ни насаждало свои более гуманные нормы, человечество предпочитает негласно придерживаться этой понятной своей справедливостью формулы: убийц – убить!

    – Пойдем, – сказал он настойчиво, – теперь этим людям лучше нас помогут медики.

    – А этим? – спросила она.

    За огороженной лентой, которую охраняет полиция и набежавшие со всех сторон военные, толпится народ, там крики, плач, проклятия, а внутри ограждения над трупами склонились те, кто чудом выжил: мать над убитым ребенком, парень с залитым кровью лицом над девушкой, у которой вырвало плечо и половину грудной клетки. Санитары его пытались поднять и увести, но он прижал труп к груди и ничего не слышал, не видел, не чувствовал, кроме своего безутешного горя.