Тут я вспомнил, что дубликат ключей висит в домовой конторе во дворе. Кстати, я мог бы там кого-нибудь попросить вызвать «скорую». Я хорошо представлял себе, что сделают со мной мать и муж Элизабет, если она — не дай Бог — умрет в моей квартире. Они даже могут обвинить меня в убийстве… Я нажал на кнопку грузового лифта, но он был занят и словно застыл на семнадцатом этаже. Я бросился вниз по лестнице — про себя, а может, и вслух проклиная тот день, когда появился на свет. В какой-то момент я услышал, что лифт поехал вниз. В холле двое мужчин перегородили входную дверь диваном, кто-то с семнадцатого этажа переезжал. Весь холл был заставлен мебелью, напольными вазами, связками книг, я попросил, чтобы мне дали пройти, но грузчики сделали вид, что не слышат. Да, подумал я, этого визита я не переживу. Вдруг я вспомнил, что на шестом этаже живет наборщик — сотрудник одной газеты, в редколлегии которой я состоял. Если хотя бы кто-нибудь из его семьи дома, мне помогут вызвать «скорую» и позвонят в контору насчет ключей. Я помчался на шестой этаж. Сердце бешено колотилось, пот лил с меня градом. Я позвонил в дверь наборщика, никто не открывает. Я уже собирался опять кинуться вниз, когда дверь приоткрыли на длину цепочки. Я увидел глаз и услышал женский голос, который произнес:

— Что вам угодно?

Я принялся объяснять, что происходит. Я говорил обрывочно и бессвязно, как человек, находящийся в смертельной опасности. Единственный видимый мне глаз сверлил меня с явным недоверием.

— Я не хозяйка. Хозяева за границей. Я двоюродная сестра.

— Я прошу вас о помощи. Поверьте, я не грабитель. Ваш брат набирает все мои статьи, может быть, вы слышали мое имя?

Я назвал газету, я даже перечислил несколько своих книг, но она ничего обо мне не слышала.

После некоторого колебания она наконец сказала:

— Все-таки я не могу вас пустить. Сами знаете как сейчас бывает. Подождите здесь, я позвоню в контору. Как, вы сказали, ваша фамилия?

Я повторил, как меня зовут, назвал номер своей квартиры и рассыпался в благодарностях. Она закрыла дверь. Я полагал, что дверь вот-вот откроется и она сообщит мне, что дозвонилась до конторы и что «скорая» уже вызвана, но прошло семь минут, а никто не появлялся. Я стоял, несчастный и потерянный, и думал о горьком человеческом жребии. Насколько же все мы рабы обстоятельств. Малейшее недоразумение, и вот все летит вверх тормашками. В сущности, из этого положения есть только один выход: нужно вообще перестать праздновать шабат, называемый жизнью, и, разорвав цепь причин и следствий, мужественно встретить смерть — подлинную основу мироздания.

Прошло еще пять минут, а дверь все не открывалась. Я опять бросился вниз, на ходу воображая, как бы поступил с этой бессердечной женщиной, если бы обладал неограниченной властью. Когда я оказался в холле, диван уже вынесли на улицу. Я увидел господина Брауна, председателя нашего Домового комитета, и сбивчиво рассказал ему о своем бедственном положении. Его взгляд выразил полнейшее изумление:

— Нет, никто не звонил. Пойдемте, я дам вам ключ.

Грузовой лифт был свободен, и я поднялся к себе на одиннадцатый этаж. Открыв дверь, я обнаружил, что Элизабет Абигель де Соллар без туфель, с мокрыми спутавшимися волосами, бледная, как полотно, лежит на диване в гостиной. Я едва узнал ее. Она выглядела намного старше — ей можно было дать все пятьдесят. Под головой у нее лежало полотенце. Она поглядела на меня с молчаливым укором — как жена на мужа, который бросил ее больную и одинокую, а сам отправился развлекаться.