— Бедный я, бедный, — застонал Стокко, — слишком мало времени, синьора!..

Леонора улыбнулась, да так зловеще, что с лица Стокко мгновенно пропала вечная ухмылка.

— А рядом с мешочком — веревка, видишь? — спросила Галигаи.

Стокко снова посмотрел на стол. Перед этим все внимание бандита было поглощено туго набитым мешочком; теперь же головорез углядел и новенькую веревку. Крепкая эта веревка была аккуратно свернута, а на ее конце, который свешивался со стола и чуть покачивался, виднелся мастерски завязанный скользящий узел, словно игриво кивавший Стокко.

Негодяй слегка побледнел и поспешно отвел глаза в сторону.

— Видишь?.. Отвечай, per la Madonna! — повысила голос Леонора.

— Вижу, синьора, — сдавленным голосом проговорил Стокко.

— Так вот. Через пять дней ты получишь деньги или будешь болтаться на этой веревке, — заявила Галигаи. — Теперь ступай. Времени у тебя в обрез.

В голосе женщины звучала такая угроза, что Стокко содрогнулся от ужаса. Съежившись, бандит молча поклонился и выскочил из комнаты. На ходу он машинально ощупывал крючковатыми пальцами свою тощую шею, — словно уже чувствовал, как на ней затягивается роковая петля.

XXIV

ПАРДАЛЬЯН СНОВА ВСТУПАЕТСЯ ЗА ДРУГИХ

Отдав последние распоряжения мэтру Жакмену — тому самому трактирщику из Сен-Дени, в погребе у которого под присмотром Гренгая и Эскаргаса сидела Фауста со своими людьми, — Пардальян снова вскочил на коня и помчался в столицу.

Без приключений добравшись до таверны «Золотой ключ», шевалье спешился.

Сияющая мадам Николь выбежала ему навстречу. Она немедленно отвела Пардальяна в его комнату, которую всегда держала для него наготове, хоть шевалье вечно пропадал в разъездах.

Своими белыми руками мадам Николь быстро приготовила дорогому гостю роскошный обед.

И самолично подала его на стол: так заботливая мать потчует после долгой разлуки ненаглядного сына. Разумеется, сравнение это не вполне точное: слава Богу, пухленькая, цветущая Николь в свои тридцать пять лет могла быть кем угодно, но только не матерью господина шевалье.

Прислуживая Пардальяну, она с трогательной заботливостью предупреждала малейшие его желания; вдохновленная довольным блеском, который появился в его глазах, женщина болтала без умолку, забрасывая шевалье вопросами, на которые тот отвечал односложно… если вообще отвечал.

Пардальян ел не спеша, со вкусом. А насытившись, сообщил, что заглянул ненадолго и что вечером переберется в тайное убежище, о котором знала только Николь — и еще люди, с которыми он там скрывался.

Потом шевалье дал трактирщице короткие, точные указания. Она выслушала их с вниманием любящей женщины, которая запоминает все до мельчайших подробностей, понимая, что от этого может зависеть жизнь дорогого человека.

Николь уже не раз доказывала шевалье свою беззаветную преданность и удивительную смекалку, и потому он был уверен, что она все сделает как надо. Похоже, Пардальян не слишком спешил: сославшись на усталость, он решил немного вздремнуть — часов до двух пополудни. И, обложившись подушками, шевалье удобно устроился в большом кресле.

Зная привычки Пардальяна, мадам Николь придвинула к креслу столик и поставила на него блюдо с сухими бисквитами, хрустальный бокал и непочатую бутылку тонкого вина вуврэ. Потом женщина удалилась на цыпочках, поскольку веки шевалье уже опустились…

Как только она вышла, Пардальян немедленно «проснулся». Протянув руку к столику, он взял бутылку и наполнил бокал светлым шипучим вином. Потом шевалье поднес полный бокал к глазам. Казалось, Пардальян любуется легкими, похожими на мелкий жемчуг пузырьками.