И Флоранс в испуге отступила, словно перед ней вдруг разверзлась бездонная пропасть. А в мозгу у девушки стучало:

«Боже, в какую же я попала западню!»

А Леонора тем временем продолжала своим отвратительно мягким голосом:

— Угодно вам или нет, но у нас — права отца и матери. И мы заставим вас уважать святую родительскую волю. Если вы вздумаете бунтовать, мы поступим с вами, как поступают во всех благородных семействах с непокорными дочерьми: их заточают в монастырь. И оттуда они уже никогда не выходят. Если хотите — можете отправиться туда, где будете погребены заживо. Долгие годы вы проведете в этом заточении, а потом вас похоронят на местном кладбище.

Возможно, произнося эти слова, Леонора нечаянно дала понять, что страстно желала именно так и поступить с девушкой. И Флоранс мгновенно поняла, зачем ее заманили в эту ловушку.

«Так вот оно что! Вот чего хотела моя мать!.. Моя мать!.. Мать, ради которой я с радостью отдала бы жизнь… она не простила меня за то, что я не умерла… И у нее не хватило духа приказать, чтобы меня закололи, задушили или отравили… Вот, значит, что она придумала: медленное, страшное угасание в монастыре!.. Какой ужас!..»

Флоранс ошибалась. Это придумала не ее мать, это придумала Леонора, охваченная безумной ревностью. Любое напоминание о неверности ветреного супруга выводило женщину из себя. Пусть даже легкомыслие Кончини проявилось еще до их брака…

Справедливости ради заметим, что, если мать и не додумалась сама запереть Флоранс в монастыре, королева готова была всячески поддержать это решение. Не она ли почти приказала Леоноре освободиться от девушки?

Но вернемся к Флоранс. Ей снова удалось взять себя в руки. И она решила:

«Нет, я не смирюсь с такой страшной участью!.. Я буду защищаться!.. Изо всех сил, всеми возможными способами!..»

Так неожиданно угрозы Леоноры не только не испугали девушку, но и вернули ей самообладание, решимость и мужество.

Леонора этого не заметила. Она встала и бросила:

— Подумайте. У вас еще ночь и день впереди. Я вернусь завтра вечером. В зависимости от того, что вы решите, отправитесь под венец… или прямиком в монастырь, откуда никогда уже не выйдете.

На сей раз Флоранс не стала возражать. Она просто сказала:

— Я подумаю, мадам.

Уходя, Леонора даже решила, что она уже наполовину укрощена.

«Ну, похоже, монастыря она боится больше, чем Роспиньяка!» — усмехнулась Галигаи.

Оставшись одна, Флоранс опустилась в кресло, в котором только что сидела Леонора. Девушка не плакала и не предавалась отчаянию: она понимала, что надо держать себя в руках. Огромным усилием воли Флоранс заставила себя бесстрастно оценить собственное положение.

И сказала самой себе, что необходимо позвать Одэ на помощь. Тут она вспомнила, что еще утром Леонора заверила ее: она, Флоранс, может теперь свободно выходить на улицу.

«Если это правда, я сама отправлюсь к Одэ… Надо бежать отсюда со всех ног!..»

Вскочив с кресла, девушка поспешно закуталась в накидку. Но вдруг Флоранс подумала:

«Может быть, мадам Леонора обманула меня… А если нет, то она наверняка не забыла отменить это распоряжение и уже приказала, чтобы меня стерегли пуще прежнего… Хотя, кто его знает, может, и забыла… Надо пойти и проверить».

Флоранс с опаской взялась за дверную ручку: а вдруг ее закрыли на ключ? Нет, дверь бесшумно отворилась. И дверь маленькой прихожей тоже отворилась без труда. Хорошее начало.

Продвигаясь по коридору, Флоранс думала, что, раз уж мадам Леонора не заперла ее в комнате, значит, путь, возможно, свободен. На такую удачу девушка почти не рассчитывала.