У нее была хорошая память. На это нечего было возразить. И герцог взорвался:

— Чушь!.. Слова!.. Пустые слова!.. Нет в мире дружбы, ради которой можно пожертвовать королевством!

— Я часто слышала от вас обратное, — возразила Жизель с кротким упрямством.

— Боже праведный, да что вы себе позволяете?! — зарычал герцог в бессильном гневе.

— Отец!.. — воскликнула девушка.

— Довольно, — резко оборвал ее вельможа. — Ступайте в свою комнату, мадемуазель, и никуда не выходите без моего разрешения.

Жизель склонилась перед ним с глубочайшим почтением и проговорила:

— Повинуюсь, монсеньор.

Выпрямившись, она добавила:

— Но позвольте вам заметить, что в ваших интересах отказаться от короны, как требует от вас господин де Пардальян, и я тоже молю вас об этом.

Это было сказано таким странным тоном, что герцог пришел в волнение и невольно спросил:

— Почему?

— Потому что всегда лучше отказаться от дела, которое заранее проиграно.

Юная красавица произнесла эти слова пророческим голосом, с непоколебимой уверенностью в своей правоте. И было видно, что это не притворство. Нет, Жизель сказала то, что думала. Хоть герцог и научился многому у Пардальяна, он был суеверен, как все игроки. А ведь в рискованной партии, которая ему предстояла, он ставил на кон собственную голову. И Карл Ангулемский решил, что невинное дитя предсказало ему мрачную правду. Смертельно обеспокоенный, он нервно спросил:

— А почему ты решила, что мое дело заранее проиграно?..

— Потому что в таком случае вашим противником будет господин де Пардальян, — уверенно ответила Жизель.

Охваченный мистическим ужасом, герцог ждал, что дочь назовет какую-то сверхъестественную причину его поражения. Будь слова девушки туманными и непонятными, они потрясли бы Карла Ангулемского до глубины души. Однако предложенное ему объяснение было самого естественного свойства. И хотя тут было от чего обеспокоиться, герцог почувствовал себя уверенней. Не замечая, что сам возобновляет спор, он ответил:

— Мне лучше, чем кому бы то ни было, известно, сколь грозен этот противник. Но и его можно победить.

— Вероятно, — пожала плечами Жизель. — Я лишь хотела сказать, что раз уж господин де Пардальян пошел против вас — и это несмотря на всю его привязанность к нам, — значит, ваши замыслы представляются ему неблаговидными, а ведь шевалье — само воплощение чести. Конечно, у меня нет ни знаний, ни опыта, но мне известно, что негодное дело проиграно заранее.

— Это мы еще посмотрим! — воскликнул герцог.

Его отцовские чувства были уязвлены. И он горько спросил:

— Значит, если Пардальян против меня, вы уже считаете, что замыслы мои неблаговидны? Значит, вам все равно, что сам я думаю по этому поводу? Его мнение вам дороже… я не ожидал от вас такого отношения… и мне больно, очень больно.

Карл Ангулемский казался глубоко опечаленным. Жизель опустила голову, скрывая повисшие на ресницах слезы. Потом она посмотрела герцогу прямо в глаза и проговорила:

— Умоляю, отец, выслушайте вашу дочь, которая безмерно уважает и почитает вас и скорее умрет, чем позволит себе хоть одно оскорбительное слово. Если я думаю, что ваши замыслы неблаговидны, то это не только потому, что так считает господин де Пардалъян. который выступил против вас. Ведь вы заключили союз с женщиной, которая была самым заклятым врагом нашей семьи. С женщиной, которая причинила столько мук моей нежной, кроткой матери. Вам не следовало забывать об этом!

Но вы надеетесь на испанскую поддержку: на испанское золото и испанские войска.