Словом, взбудоражил я всех — и без толку. Походили-побродили мы, перекликаясь, вчетвером по участку, молодые ушли наверх. Мы с братом закурили на терраске.

Наконец грянул ливень, и вспыхнул свет — красный фонарик под потолком.

— Ну вот! — сказал я с отчаянием. — Опять смоет все следы!

— Какие следы! — упрекнул Василий ласково, так он обращается к больным. — После той жуткой мусоросжигалки немудрено, что тебе приснилось…

— Вась, клянусь! — Я подался к нему, протягивая руку, как за подаянием, а он вдруг отшатнулся, переменившись в лице.

— Леон! — какой странный, страшный шепот. — Ты весь в крови!

— Как?!

Я взглянул на руку — бурые пятна. На другую, с сигаретой, — пятна.

— У тебя все лицо в крови! — продолжал шептать Василий как безумный. — И плащ. Оцарапался о шиповник?

— Нет!

Словно в трансе, я вошел в прихожую, в спальню, включил свет. В трюмо отразился вампир. И брат мой — бледным чистым лицом за моим плечом.

— Главное — никакой мистики! — прошелестели в зеркале белые мои губы с красным пятном над верхней. — Я прикасался к тебе — раз…

— А я лежал в кровавой постели, — продолжил Василий с жалкой усмешкой.

Короткий взгляд на белоснежное постельное белье.

— И еще я прикасался… — я сделал движение к двери и умолк.

— К кому? Господи, Леон, к кому?

— К чему! — воскликнул я и засмеялся не без легкой истерики, но и с облегчением. — Пошли. У тебя фонарик?

— У меня. А куда?

— И зонт надо взять, чтоб вода на этот раз не смыла, нет… ничего не смыла.

— Ты что, окровавленным в милицию явишься?

Прелестный лиственный тоннель привел к беседке. Неяркий луч осветил темно-алую разбрызганную лужицу на столешнице, уже затянутую пленкой. Василий с фонарем склонился над ней.

— Кровь!

Я сложил зонт, мы сели друг против друга на лавку, повторяющую по форме окружность беседки.

— Ты что-нибудь понимаешь, Леон?

— Четвертый случай, Вась. А трупов нет.

— Положим, Прахов…

— Единственный. Законно. Сожжен. Закопан. Внесен в списки. Горит. Проклятие продолжается.

— Кончай истерику. Кровь совсем свежая.

— Думаешь, не ее?

— Чья?

— Чья-чья! Не Марго же.

— Ну, станет Гриша жену резать на твоем участке.

— Это следы убийства?

— Это?.. Крови немало… вон на перилах пятно, на сиденье… — он водил фонариком. — Но если попасть в артерию, например… — Осветились по очереди пол, потолок, сквозные стены. — Ножа, кажется, нет. Но здесь была борьба, видишь? Ветки шиповника поломаны.

— Мне мерещились какие-то руки из-под земли…

— Ну-ну! Странно, что никто даже не попытался затереть. Или ты спугнул. Леон, если подключить «органы»…

— Они не подключатся.

Меньше всего я хотел впутывать милицию. Что-то в этом ночном эпизоде задело меня слишком лично. А что — сообразить пока не мог.

— Здесь пролилась кровь, — продолжал терзать меня Василий. — Ты точно не ранен?

— Точно. А ты?

— Нет, — он помолчал. — А дети?

— Зачем бы они стали скрывать?

Вот так сидели мы, сгорбившись, как два старика, над подсохшей кровавой лужицей и молчали.