Это была «парадная» пижама (скорее, летний костюм), ей очень шла, она надевала ее, когда хотела понравиться. В последний раз я ее видел как раз… об этом не надо!

Да, как же я забыл: голубенькие чешские бусы прямо возле черепа и сережка — одна. Я было поискал вторую, но вспомнил, что мне ее в спальню подбросили. Моя будущая невестка, очень странная девочка. Ладно, об этом не надо.

Ладно, могилу я закопал, молодец, но что-то еще надо сделать. Не могу вспомнить… Ах да, сумка!

А может, мне прямо к Грише пойти и просто сказать: можно, я воспользуюсь твоей мусоросжигалкой? Нет, это будет странно, лучше тайком.

Но я не знаю, как она работает!

Ладно, разберусь.

Главное: последовательность и аккуратность. Сначала собрать «несгораемые» вещи плюс камень — и в озеро. Бусы и серьги у меня при себе. Я достал их из кармана черной рубахи. И долго рассматривал.

Господи, да что это со мной? Спаси и сохрани! Невыносимая, сверхъестественная боль вдруг обрушилась на меня, и я обрел окружающую реальность.

Да лучше б я ее не обретал!.. Или принять Васькины таблетки и окунуться в «благодать»? Поздно! Я уже четко соображал, вспоминал, слышал, видел.

Я увидел себя скрюченным в той самой пещерке. Голубая гладь играла золотыми всплесками — драгоценная чаша в лесной зелени. Все кругом шелестело, переливалось, звенело, и пели утренние птицы.

Я, не взглянув, засунул в карман чешские стекляшки, нащупав бумагу. А, три странички… Да нет, память работала вовсю: этот листок я нашел, случайно разорвав полуистлевшую ткань, он лежал в кармане пижамы. А потом про него забыл.

Достал, очень осторожно развернул (бумага тоже полуистлела). Лист большого формата, печатный текст почти стерт. С большим трудом мне удалось разобрать несколько слов: «и на нем всадник, которому имя смерть, и ад следовал за ним» — вот так, на памяти наших отцов сбывались великие пророчества…» Дальше не разобрать.

Да ведь это «Четвертый Всадник» Горностаева! Господи, помилуй! Зачем она хранила и унесла с собой, умирая, этот отрывок… статья занимает две страницы… тут одна — концовка, в которой повторяется эпиграф из Апокалипсиса, помню!

Она вырвала страницу там, у Прахова, когда он умер? Я вчера не обратил внимания, цел журнал или нет, я прочитал только дарственную надпись.

Тогда надо спешить! Куда, дурак?.. Э, нет, я докопаюсь, коль дело принимает оборот новенький… тьфу-тьфу-тьфу, чтоб не сглазить! Только б не думать, не видеть, не помнить ежесекундно могилу!

Призраки, прочь!

Я — просто сыщик.

Я вырвался из пещерки в лесной, озерный, небесный мир! И словно на крыльях пронесся два километра.

— Мария, мне нужны ваши ключи.

— Не сходите с ума!

— Мне только взять свой журнал. Свой собственный. Тогда на Страстной я привез его Прахову почитать.

— Что с вами? Что за журнал?

— «Огонек». Лежит на письменном столе.

— Да, лежит. Почему вы его вчера не взяли?

— Не был нужен, а сегодня все переменилось.

— Леон, на вас страшно смотреть. Давайте я привезу.

— Нет, нет! Его никто не должен трогать.

Она глядела как будто с болью, но ключи дала.

Пустой номер. Все страницы на месте.

Я глядел в холодный зев камина и думал. Потом позвонил в «Странник».

— Григорий Петрович сегодня работает дома.

— Это где?

— Личных телефонов мы не даем.

Ну и черт с вами!

— Где — в Москве или на даче?

— На даче.

Ага, работает. На мусоросжигалке.