Сделал паузу, чтобы убедиться, что этот пассаж был благополучно усвоен.

— Ну, а дальше? — сказала чуть нетерпеливо Валентина.

— Ну, а дальше мне хотелось бы знать, угодно ли вам будет дослушать меня до конца, так как я вынужден буду сказать об Иисусе и о Библии кое-что из того, что может глубоко задеть ваши религиозные убеждения. И мне совсем не хочется, чтобы вы начинали ссориться со мной по каждому суждению. Если так, то мне лучше и рта не раскрывать.

— А то, что вы собираетесь мне рассказать, — это… правда?

Томаш утвердительно кивнул головой.

— Насколько мы можем судить об этом теперь, — да, правда, — и с грустной улыбкой добавил: — «Назовем это неудобной правдой».

— Ну, тогда вперед.

Историк крайне внимательно посмотрел на Валентину, словно сомневался в искренности сказанных слов.

— Точно? Вы меня не арестуете в финале?

Этим вопросом он попытался прогнать холодок, который заметил было на ее лице.

— А я и не знала, что вы боитесь женщин, — улыбнулась инспектор.

Томаш рассмеялся.

— Исключительно красавиц.

— Ну-ну. Только комплиментов нам здесь и не хватало, — кротко пожурила его итальянка, слегка зардевшись. И, не оставляя ему времени на ответную реплику, снова положила руку на Codex Vaticanus, возвращаясь к серьезному разговору. — Итак, скажите, какие же ошибки обнаружены в Библии?

Историк жестом предложил ей присесть, а сам устроился на краю стола читального зала рядом со знаменитой рукописью IV века. Постучал пальцами по лакированному дереву, прикидывая, откуда же начать: столько надо было рассказать, что самым сложным было выбрать точку отсчета.

Наконец, он поднял глаза и посмотрел на собеседницу.

— Почему вы стали христианкой?

Вопрос явно озадачил Валентину.

— Ну, так… — промямлила она. — Дело в том, что… знаете, моя семья католическая, я была так воспитана, и я… я тоже католичкой стала. А почему вы об этом спрашиваете?

— Вы говорите, что стали христианкой, просто следуя семейной традиции?

— Нет… то есть, конечно, тут и традиция важна, но я верую в христианские ценности, верую в учение Иисуса. Именно это делает меня христианкой.

— И какие же из заповедей Христовых вы чтите больше всего?

— Любовь и прощение, несомненно их.

Томаш посмотрел на Codex Vaticanus — безмолвного свидетеля их беседы.

— А расскажите-ка мне какую-нибудь историю Нового Завета, которую вы считаете самой символичной.

— Полагаю, это — история прелюбодейки, — сказала Валентина, не задумываясь. — Моя бабушка мне много раз ее пересказывала. Это был ее любимый эпизод. Не сомневаюсь, вы хорошо знаете, в чем там дело, да?

— Да кто же этого не знает? Если исключить повествования о рождении и распятии Иисуса, то эту историю можно считать самой известной, — он облокотился на стул, словно готовился к началу спектакля. — Но все-таки скажите: что вам известно об истории прелюбодейки?

Эта просьба еще раз привела итальянку в замешательство.

— Знаю то, что, думаю, всем известно, — сказала она. — Согласно иудейскому закону прелюбодеев надлежало побить камнями до смерти, так ведь? И вот однажды фарисеи подвели к Иисусу женщину, уличенную в прелюбодеянии. Они хотели проверить, чтит ли Иисус Закон Божий. Они напомнили ему, что Закон, данный Богом Моисею, предусматривал побитие прелюбодейки камнями…

— Так говорится в Библии, — прервал ее Томаш.