Как часто мы вынуждены принимать решения…
— Профессор Норонья?
— …не располагая всей полнотой информации. И не являются ли, в конце концов, эти «прыжки в неведомое» одной из базовых характеристик нашего существования? Кстати, сколько же таких прыжочков мы вынуждены делать всего лишь в течение одного дня? И что…
— Профессор Норонья?!
Возглас прервал глубокие раздумия Томаша, ковылявшего по больнице в автоматическом режиме. Глаза его строго следили за белым халатом госпожи Кошет (так пес следует за своим хозяином), мозг же успешно решал две задачи одновременно: давал команды ногам и разбирался с хитросплетениями веры. Начав с незатейливого разговора с мамой, вышел на вселенскую проблему взаимоотношений между верой, в первую очередь наивной, и тем, что было «накопано» о личности Иисуса-человека.
— Да, слушаю?
— Мы уже пришли в отделение хирургии, — объяснила потревожившая его «философский сон» доктор Кошет, указав на две двери справа. — Господин Аркан здесь, в предоперационной.
Двери находились рядом, и их можно было открывать сразу обе, как в давних фильмах про «салуны» на Диком Западе. Пациент вошел в палату и увидел носилки на колесиках, установленные в середине помещения. Над ними высилась капельница, длинная тонкая трубка которой уходила куда-то под простыню. В углу предоперационной сидели два фельдшера и вполголоса разговаривали.
Томаш подошел поближе и увидел возвышавшееся над простынями лоснившееся лицо Арпада Аркана, оживившееся, как только он заметил посетителя.
— Shalom! — поприветствовал Томаша президент фонда, едва улыбнувшись. — Рад видеть вас в добром здравии!
— Shalom! — ответил португалец, пожав осторожно слабую руку израильтянина. — Какое, однако, замечательное слово! Самое красивое из всех! Недаром спасло нам жизнь в последний момент, да?
— Это не слово нас спасло, а ваш ум, профессор Норонья, — он даже постучал пальцем по лбу для убедительности.
— Никакой бы ум не помог, если бы не ваше счастливое вмешательство, когда этот зверь пытался мне отрезать палец, — возразил, в свою очередь, историк, пожав еще раз, теперь уже чуть сильнее, руку Аркана в знак признательности. — Вы чрезвычайно смелый человек!
— Да в тех обстоятельствах любой поступил бы так же!
— Не скажите!
Глава фонда неожиданно рассмеялся, да так жизнерадостно, что его нельзя было не поддержать.
— Давайте-ка прекратим этот сеанс взаимного восхваления! А то еще стошнит от приторности! — воскликнул господин президент. — Главное, что мы выбрались живыми!
— Безусловно. Там, внутри, когда я подошел к вам после тех двух выстрелов, подумал, что вы уже нас покинули.
Собеседник тихо рассмеялся.
— Как видите, восстал из могилы!
— Точно настоящий Христос!
Арпад Аркан бросил взгляд на входную дверь предоперационной, где осталась доктор Кошет. Наступила короткая пауза. Томаш выжидательно посмотрел на главу фонда: пора бы приступать к делу, объяснить, зачем был вызван.
— Не знаю, говорила ли вам доктор, но совсем скоро меня начнут оперировать, — начал свой рассказ израильтянин. — Процедура будет непростая, так как одна из пуль застряла в моем легком. Конечно, любезнейшая Лесли утверждает, что ничего сложного в этой операции нет и ни в коем случае не стоит волноваться. Но я уже давно живу на белом свете, меня на мякине не проведешь. Опять же хорошо знаю эту породу — врачей: сначала они тебе говорят, что все пустяки и сплошная ерунда, а потом выясняется, что ты чудом выкарабкался. |