В кармане брюк зазвонил мобильник, прогнав с лица выражение ученой сосредоточенности. Так поздно? Какого черта звонить в час ночи? Посмотрел на экран, чтобы узнать, кто же это, и сразу нажал зеленую кнопку.

— Что-то случилось?

Голос матери звучал по обыкновению жалобно и беспокойно.

— Сыночек, ну когда же ты придешь домой? Ведь уже так поздно!..

— Ну, мама, я же вам говорил, что я за границей, — принялся он объяснять, стараясь не терять терпения; уже в третий раз за последние сутки Томаш возвращался к этому разговору. — Но на следующей же неделе я вернусь, понятно? И сразу же к вам, в Коимбру, приеду!

— И где же ты, мальчик мой?

— В Риме, — не терпелось добавить, что он уже тысячу раз это говорил, но удалось подавить раздражение. — Успокойтесь же, как только я вернусь в Португалию, я поеду к вам.

— И что же ты там делаешь, в этом Риме?

Камни протираю, — хотелось ему сказать, и это было бы сущей правдой, — подумал он даже с некоторой обидой, взглянув на кисточку.

— Я в командировке от Гюльбенкяна, — буднично повторял Томаш. — Фонд сейчас занимается реставрацией руин Форума и рынка Траяна здесь, в Риме, а я слежу за ходом работ.

— И с каких же это пор ты стал археологом?

Надо же, хороший вопрос! Несмотря на болезнь Альцгеймера, которая иногда затуманивала ей сознание, сейчас мама попала в точку.

— Не стал. Просто в Форуме есть две большие библиотеки, а когда речь заходит о старинных книгах, то я, как вы знаете…

Разговор был коротким, и, едва он закончился, Томаш тотчас же почувствовал угрызения совести за то, что чуть не дал воли своему раздражению. Мама ведь совершенно не виновата, что болезнь лишает ее памяти, иногда ситуация становится лучше, иногда хуже — и сейчас была именно эта стадия: она могла хоть сто раз спрашивать об одном и том же. Эти провалы памяти изрядно нервировали, но ведь надо быть более терпеливым.

Он снова взял кисточку и принялся очищать камень, заметив вскоре, как поднимается пыль вокруг. Подумал, что у него легкие, должно быть, уже забиты этой злосчастной коричневой пылью, как у какого-нибудь шахтера. Не забыть бы в следующий раз прихватить маску хирурга. А еще лучше было бы увильнуть от этой работы и взяться за рельефные украшения колонны Траяна. Тут он поднял глаза к памятнику: сцены кампании в Дакии, знакомые ему по книгам, были запечатлены на колонне и всегда вызывали любопытство. И ежели он здесь, почему бы не заняться ими вплотную?

Он услышал какие-то голоса позади себя и обернулся. Профессор Понтиверди, ответственный за реставрацию, громко разговаривал с мужчиной в галстуке, сбиваясь на фальцет и бестолково жестикулируя. В конце концов, он велел тому успокоиться и подошел к Томашу, изобразив любезнейшую улыбку.

— Professore Норона…

— Норонья, — поправил его Томаш, удивляясь, что никому еще не удалось правильно произнести его фамилию. — Рекомендую вам смягчить «н», как в слове «баня».

— Ну, да! Certo! Норонья!

— Именно так!

— Mi dispiace, professore, но этот полицейский очень хочет поговорить с вами.

Томаш взглянул на человека в галстуке, стоявшего метрах в десяти у двух полуразрушенных стен; его силуэт четко выделялся благодаря прожекторам, установленным для освещения Форума; он совсем не выглядел представителем власти, может быть, потому, что был без формы.

— Вот это — полицейский?

— Из уголовной полиции.

— Ко мне?

— Ох, это так неприятно. Я, конечно, пытался прогнать его, говорил, что сейчас не время беспокоить людей.