Изменить размер шрифта - +
Тем более, что фамилия Севастьянова хранится на одной из потаенных «полочек» натренированной памяти сыщика. И взята она не с газетного листа и не с телеэкрана – из компьютерного файла убитой Слепцовой.

Я усмехнулся и набрал сообщенный мне номер.

Трубка отозвалась знакомым голосом помощника депутата. Мне пришлось изобразить гриппозное состояние в виде легкого кашля и соответствующей хрипоты. Очень уж не хочется открываться, подставлять себя депутатскому окружению. Вдруг многоопытная секретарша запомнила голос депутата украинской Рады Громобоева,

– Могу я переговорить с господином Севастьяновым?

Фомин весь обратился во внимание, он слушал телефонный разговор, как верующий – молитву, искал в нем похвалу своему усердию и удачливости. Не знаю – находил или нет, мне это, как часто выражался на зоне Костюк: до фени.

– Кто спрашивает Бориса Демьяновича?

– Один из его избирателей. Это может подтвердить сидящий со мной рядом господин Фомин.

Упоминание усатого ловкача напоминало военный пароль или пропуск в зону особого режима, куда простому смертному вход строго воспрещен. Голос помощника помягчел, из него выпали оттенки служебной подозрительности и официальной сухости.

– Ефим Григорьевич у вас? Будьте добры, передайте ему трубку.

Я поспешил выполнить просьбу. Кажется, кроме пароля и пропуска для входа в законодательную крепость, требуется гарантия влиятельного лица. Не возражаю, пусть будет гарантия.

Фомин превратился в немтыря, единственные употребляеме им слова: «да», «конечно», «нет», «возможно». Вставляя в промежутки между ними пропущенные выражения вместе с вопросами, задаваемыми помощником депутата, я с большей или меньшей достоверностью сконструировал диалог.

– Ты находишься у Волина?

– Да.

– Знаешь человека, с которым говоришь?

– Нет.

– Как же ты решился открыться ему? Вдруг – предательство?

– Возможно.

Дальше – непереводимая игра слов, далекая от парламентской изящности. Облегчив душу абонент малость успокоился и продолжил «допрос».

– Этот мужик близок с Волиным?

– Конечно.

– Обещает свое содействие? Гарантированы ли мы от предательства? Не продаст ли он нас журналистам?

– Все возможно.

Очередной взрыв негодования, сдобренный коктейлем из площадного мата и профессионального сленга. Прослушивается несомненный талант опытного полемиста, не раз учавствующего в словесных баталиях в кулуарах Думы. Если таков помощник, то что из себя представляет депутат, удастся ли слабосильному сыщику зеку справиться с ветераном словоизвержения?

Деятель хозяйственного управления вытер со лба выступивший пот, разгладил усы и протянул мне трубку.

– Что вы хотите? – подавив раздражение, грубо спросил помощник депутата.

– Говорить непосредственно с гоподином Севастьяновым.

– Вас не устроит беседа, предположим, со мной?

– Нет, не устроит. Предпочитаю иметь дело с… первоисточниками.

– Прошу подождать.

Понятно, предстоит получить согласование шефа, помощник считает себя слишком незначительной личностью, чтобы принимать столь важные решения. Впрочем, так оно и есть – такова чиновничья сущность: выполнять повеления хозяина и, Боже избавь, не проявлять опасной инициативы. Такой, к примеру, какую проявляю я, подменяя Волина.

Прошло минут десять. Я, будто воочью, видел растерянные физиономии совещающихся законодателей, которых грызут сомнения и подталкивают надежды получить «крышу над головой». В наш скорбный век ни одна организация – государственная либо частная – не рискует вести дела без «прикрытия».

Быстрый переход