– Я ведь в кабинете тебе говорил – сыскарь, в одной упряжке с Роминым работает. Мой шестерка сказал: приставлен к Сутину для охраны и связи…

Все ясно, пора спасаться. Я выглянул в окно. По тротуару расхаживал «музыкант», без автомата, но можно не сомневаться – в кармане пистолет. Ходи, ходи, скот, я не собираюсь бежать через окно. А вот фрамужку открою, авось, Иван засечет тревожный сигнал подопечного.

Забрался на стул и стал дергать чертову фрамугу. Она не поддавалась, будто её приклеили к раме… Ага, гвоздь держит! Ну, это не проблема. Перочинным ножом отогнул шляпку, дернул… Все!

Сойти со стула не успел. В настежь открытых дверях оскалил зубные протезы Волин.

– Жарко стало, сыскарь? Решил проветриться? Или… сигнал подаешь? – захлопнул он пасть и бросил за спину. – Взять его! Скорее закройте фрамугу.

В кабинет ворвались «музыканты». Человек восемь. Набросились на меня, как свора лягавых на загнанного лося. Ударом ноги я отправил первого в угол, второго оглушил сильным ударом стула, третьего послал в нокаут… Но разве один человек, будь он физически крепким и подготовленным, может совладать с накачанными парнями? И тем не менее, я изо всех сил защищал открытую фрамугу. Захлопнут её поеждевременно, не дойдет до Ивана сигнао тревоги – все пропало…

Меня свалили на пол, ударом по голове отправили в беспамятство.

Очнулся привязанным к стулу. Веревки впились в тело, голова раскалывается. Напротив, тоже на стуле, сидит Волин.

– Пришел в разум, сыскарь? Отлично. Поговорим… Спасибо Листику, открыл тебя, падла. Надо бы сразу отправить следом за Вартаньяном, да вот захотелось на прощание побазарить…

– О чем? – с трудом шевеля кровоточащими, распухшими губами, спросил я. – По моему, все ясно и без базара…

Говорю для того, чтобы протянуть время, дать возможность Ивану позвонить в МУР, вызвать помощь. Единственная надежда. До чего же не хочется «новорожденному» старшему лейтенанту отправляться на тот свет, в бессрочную командировку.

– У тебя, сыскарь, имеется два выхода. Первый – выдаешь свои связи. Не с уголовкой – там все ясно и понятно, с помощниками Севастьянова. Сделаешь – аккуратно пристрелим, не почувствуешь. Второй выход – станешь молчать. Тогда познакомишься с моими ребятками, отведаешь раскаленных игл под ногти, поджаришься под утюжком. Уверяю тебя, все равно все выложишь… Выбирай.

Садист вынул из бокового кармана фляжку, отвинтил крышку, плеснул в неё коньяк. Выпил. Закурил. Делал все это медленно, с наслаждением, не сводя с меня настороженного взгляда. Как подействовала на подопытного кролика «иньекция» сильно действующего лекарства? Типа раскаленных игл и палки, загнанной в задний проход.

– Нужно подумать, – с максимальной нерешительностью проговорил я. – Минут двадцать тридцать…

Ноги свободны – поджать их, а потом выбросить, целясь под вздох… Глупо. Возле дверей застыл «приемщик» с автоматом, он не останется безучастным свидетелем… Предположим, выйдет – что я сделаю со связанными руками?

– Многого захотел, дерьмо подзаборное, больше десяти минут не дам.

Волин задрал рукав рубашки и принялся демонстративно вслух отсчитывать минуты. На третьей или четвертой минуте считать надоело.

– Послушайте, Константин Сергеевич, – перешел он на «культурную» схему общения. – Вы проиграли. А проигравший, как известно, платит. Признаюсь, я малость сблефовал – ни смерть, ни пытки вам не грозят. Мало того, договоримся – получите солидное вознаграждение.

– Зачем вам потребовался аппарат Думы? Неприкосновенность?

Разговор напоминает беседу двух добрых друзей.