Она сосредоточилась, схватив себя за отвороты халата, словно тот в знак протеста против происходящего мог сбежать, но первой вещью, которую Эша смогла ощутить, к ее изумлению и легкому ужасу, оказались вовсе не арестанты, а безумный, развеселый Монстр-Джимми, после своего побега водворенный на старое место в гараж. По непонятной причине "самурай" был полностью заправлен и готов к новым злодействам, хотя, по логике вещей, после того, что он устроил, Монстра-Джимми должны были лишить не только горючего, но и колес, и, для верности, приковать цепями. Видимо, Шофер слишком уж был привязан к своему хулиганистому собеседнику и не стал его наказывать, всю вину за побег полностью возложив на Шталь. А сам "самурай", похоже, вовсе не чувствовал за собой проступка, и попытку Эши дотянуться до вещей воспринял исключительно на свой счет. Теперь он, кажется, даже слегка подпрыгивал от нетерпения на своих колесах.

   Покатаемся?! Покатаемся?! Эхх!.. покатаемся?!

   Эша испуганно ойкнула, отбрасывая от себя все ощущения. Потом снова осторожно принялась нащупывать нужные ей вещи, старательно обходя вниманием офисный гараж.

   Как ни странно, первым откликнулся именно зонт, и ощутив его, Шталь невольно смутилась. Зонт, конечно, вволю отыгрался на ней за нанесенную обиду, но, как-никак, начала все это именно она. Сейчас создатель лживых миров был аккуратно сложен, его золотисто-зеленая материя была разглажена, стразы на ручке, очищенные, отмытые, блестели не хуже бриллиантов, сломанные спицы были вправлены, склеены. Кто-то позаботился об этом зонте, кто-то починил его, и Эше стало совсем стыдно. Зонт мирно висел на настенной вешалке и был вполне доволен жизнью. Он немного скучал по дождю. По Шталь он не скучал совершенно. Ощутить его было все равно, что увидеть лицо бывшего доброго знакомого, скорчившего издевательскую гримасу из окна проезжающей машины. Зонт явил себя - и пропал, прежде чем она успела что-либо понять.

   Потом Эша ощутила арестованного собеседника Михаила из гостиницы Домовых. Меч был очень раздражен, ему совершенно не нравилось место, где он находился. Он тосковал по великим сражениям, тосковал по крови, но еще больше он тосковал по людям. Он хотел находится рядом с их снами, он жаждал доверху заполнять эти сны своими воспоминаниями, и попытку Эши дотянуться до него воспринял с откровенной надеждой. Они знакомы. Он показывал ей свои мечты. Она вернула ему голос. Не вернет ли она теперь ему заодно и свободу?

   Затем едва-едва ощутились тяжелые немецкие часы - это был тоненький, почти не слышный голосок. Неудивительно - часы были действительно очень опасны, и в их отношении надзиратели приняли серьезные меры безопасности. Часы не отсчитывали время уже много недель, маятник и стрелки с них сняли, дабы лишить всякой возможности вновь переводить чье-то время. Часам безумно хотелось вновь вернуться к жизни, и сейчас им даже неважно было присутствие людей, с чьим временем можно было вдоволь нашутиться. Сейчас им хотелось бы хотя бы вновь получить возможность возвещать о наступлении нового часа, и к Эше от них потянулось отчетливое доброжелательство. Они были рады встрече. Они помнили их разговор.

   Все, что произошло до разговора, было всего лишь шуткой, не так ли? Ты вернешь нам стрелки и маятник? Ты найдешь наш ключ? Ведь на самом деле мы не такие уж плохие.

   Эша получила двоих твердых союзников, но все еще не могла понять, где они находятся - те словно перемещались, ощущения то удалялись, то приближались вновь, и она продолжала тянуться к вещам. Слабой искрой вспыхнул аквамарин из колечка костромской продавщицы, способный нагнать страху на своего обладателя - ну конечно, она ведь его надевала, и, оказывается, аквамарин ее запомнил. А вот и Сонино коралловое ожерелье в призрачном ореоле электрических разрядов, по которым оно так соскучилось - и оно ее узнало.