Первый, как ему казалось, сильнее выражал исконный американский дух. В прошлом уже не раз бывало, что, заслышав этот голос, Стрезер приходил в замешательство, да и сейчас ему почему-то вдруг стало не по себе. Тем не менее, несмотря на охватившее его смущение, никакие силы не могли заставить его снова уклониться от ответа.
– Такие слова вряд ли справедливы по отношению к человеку, для которого свидеться с вами – большая радость.
Уэймарш перевел на умывальник молчаливый, ничего не выражающий взгляд, каким, надо думать, сам Милроз – воплощение Милроза, так сказать, – отметил бы неожиданный комплимент со стороны Вулета, и Стрезер еще раз почувствовал себя воплощением Вулета.
– Я хотел сказать, – вновь изрек его друг, – что, если судить по тому, как вы выглядите, вам грех жаловаться. У вас куда лучший вид по сравнению с тем, какой был в последнюю нашу встречу. – Правда, обозревать этот вид глаза Уэймарша явно избегали и, словно из приличия, косили в сторону – впечатление, которое лишь усиливалось, когда он, не сводя взора с кувшина и таза, добавил: – Вы пополнели с тех пор.
– Боюсь, что так, – рассмеялся Стрезер. – Полнеешь от того, что поедаешь, а я, каюсь, съедаю больше, чем могу вместить. Но я просто падал от усталости, когда садился на пароход. – Он произнес это до странности весело.
– А я – когда сходил, – заявил Уэймарш. – Эта идиотская погоня за отдыхом стоит мне полжизни. Скажу вам прямо, Стрезер, – и для меня большая радость, что наконец-то вы здесь и я могу облегчить с вами душу, хотя, не скрою, я уже не чаял дождаться вас и изливался то одному, то другому спутнику по купе. Скажу вам прямо: эта страна не по мне, не моя это страна. Она мне не по душе. Здесь нет ни одного уголка, в этой стране, который пришелся бы мне по душе. Нет, я не отрицаю – здесь много красивых мест и замечательных старинных вещей. Беда, однако, в том, что я не могу попасть с ними в лад. Думаю, именно тут и кроется причина, почему мне все это так мало дает. Я не почувствовал даже предвестия того подъема, который надеялся испытать. – И с еще большей серьезностью он возвестил: – Так вот – я хочу назад.
И вперился в Стрезера. Уэймарш принадлежал к той породе людей, которые всегда смотрят собеседнику в лицо, когда говорят о собственной персоне. Теперь и Стрезер позволил себе отдарить приятеля жестким взглядом, и это сразу же, как ему показалось, дало преимущество.
– Приятное известие для человека, который покинул дом только затем, чтобы свидеться с вами.
При этих словах в глазах Уэймарша вспыхнул мрачный, ни с чем не сравнимый огонь:
– Стало быть, только затем?
– Ну… в значительной степени.
– Мне показалось по вашим письмам, что ваша поездка имеет под собой какую-то подоплеку.
Стрезер замялся:
– Подоплеку? Под моим желанием побыть с вами?
– Под вашим угнетенным состоянием.
Уклончиво улыбаясь, так как совесть его была не совсем чиста, Стрезер покачал головой.
– Тут много причин сошлось!
– И ни одной главной, которая, видимо, вас подтолкнула?
Наконец-то наш друг смог ответить откровенно:
– Да, есть. Есть одно дело, которое связано с моей поездкой.
Уэймарш помолчал немного:
– Слишком личное, чтобы рассказать о нем?
– Нет, отнюдь… по крайней мере, вам. Только очень запутанное.
– Так, – сказал Уэймарш, вновь помедлив с ответом. – Я, быть может, в итоге и утрачу здесь способность соображать, но пока этого еще не произошло.
– Я изложу вам эту историю. |