– Совершенно согласен. Вот и сделайте так, чтобы я избавился от него навсегда.

– Вы и впрямь, – она все еще колебалась, – и впрямь поручаете мне это дело? А вы сумеете пересилить себя?

– Если бы суметь! – вздохнул Стрезер. – В том-то и беда, что не умею. Нет, я этого не умею.

Однако ее было не так-то легко обескуражить.

– Но вы, по крайней мере, хотите этого?

– О, всей душой!

– Тогда, если вы постараетесь… – И мисс Гостри с ходу принялась за это, как она выразилась, дело. – Доверьтесь мне! – воскликнула она, и в знак согласия он, как добрый старый дядюшка, желающий быть «приятным» опекающей его молодой особе, для начала взял ее под руку. И если позднее, в виду гостиницы, он все же убрал руку, то, право, лишь потому, что после беседы о том о сем счел, что различие в возрасте или, по крайней мере, опыте – с каковыми они, по правде говоря, обращались достаточно вольно, – требует перемены позы. Во всяком случае, решение подойти к дверям гостиницы держась на расстоянии друг от друга следовало признать удачным. Молодая особа, которую они оставили в стеклянной клетке, наблюдала за их приближением, словно специально поджидая, когда они появятся на пороге. Рядом с ней стоял господин, которого, судя по его позе, их появление интересовало ничуть не менее, и при виде его Стрезер тотчас впал в то состояние легкого остолбенения, которое нам уже не раз приходилось отмечать. Он предоставил мисс Гостри произнести своим приятным, задорным, как ему показалось, голосом: «Мистер Уэймарш» – имя того, кому предстояло вынести и кто непременно – это более чем когда-либо прежде почувствовал Стрезер, обратив в его сторону короткий приветный взгляд, – не будь здесь мисс Гостри, вынес бы ему осудительный приговор. Впрочем, по мрачному виду Уэймарша было и так заметно, что друг его осуждает.

Обменявшись дежурными фразами, все трое еще минут пять беседовали в вестибюле, после этого мужчины прошли в сад, а мисс Гостри удалилась. Вскоре Стрезер, как и положено, проводил друга в заказанные им апартаменты, которые тот еще до прогулки не преминул придирчиво осмотреть, а полчаса спустя деликатно оставил его одного. Покинув друга, Стрезер направился к себе, но ему вдруг стало тесно в пределах отведенного ему номера. Таково было первое и незамедлительное следствие свидания с Уэймаршем: комната, которая прежде казалась достаточно просторной, теперь, после встречи, была ему мала. Этой встречи он ждал с трепетным чувством, которое ему было бы жаль, было бы стыдно назвать иначе, чем глубоким душевным волнением, и в то же время он ждал ее с надеждой, что свидание с Уэймаршем принесет ему успокоение. Но странное дело: он лишь сильнее разволновался, и какое-то смятение – которому, по правде сказать, он затруднился бы в данный момент дать более точное название – погнало его вниз, и некоторое время, не зная, куда себя девать, он бесцельно ходил взад-вперед. Вновь побывал в саду, заглянул в общую залу, обнаружив там мисс Гостри, отвечавшую на письма, мгновенно ретировался; он слонялся, томился, убивал время. До наступления ночи, однако, ему предстояло еще раз повидаться с другом для более доверительной беседы.

Лишь за полночь – после того как Стрезер провел в номере Уэймарша не менее часа – тот решил, что, пожалуй, пора предаться неверному сну. Ужин и последовавшая за ним прогулка при луне – прогулка, которая в мечтах рисовалась Стрезеру романтической, а получилась весьма прозаичной из-за отсутствия теплых пальто – несколько нарушили его, Уэймарша, планы и полуночная беседа понадобилась ему единственно потому, что – после того как они освободились, по его выражению, от светской знакомой – ему не хотелось идти в курительную комнату и еще меньше – ложиться спать.