Мария была озадачена, в ее взгляде промелькнуло сомнение.

– Вы за нее ручаетесь?

– О да, теперь ручаюсь. Слишком много всего произошло. Я стал для нее другим.

Выслушав это, Мария глубоко вздохнула.

– Понимаю, значит, и она стала другой для вас.

– Нет, – прервал он ее. – Нет. – И поскольку мисс Гостри снова выглядела озадаченной, объяснил: – Она та же. Она та же, что и всегда. Но теперь – я ее вижу.

Он произнес это очень серьезно и как бы даже ответственно, коль скоро ему пришлось об этом говорить, и звучало это даже в какой-то мере торжественно. Мария же просто воскликнула: «О!», довольная, признательная, однако последовавшая затем фраза показала, как она восприняла его слова.

– К чему вы тогда возвращаетесь?

Он отодвинул тарелку, поглощенный сейчас другой стороной вопроса, отступая перед ней, по сути, чувствуя себя настолько растроганным, что неожиданно поднялся с места. Он был уже заранее взволнован тем, что ему предстояло, по-видимому, испытать, тем, что предпочел бы предотвратить, с чем хотел бы обойтись очень бережно; но поставленный в безвыходное положение этой стороной вопроса, он еще более желал – хотя и предельно мягко – быть решительным и бесповоротным. Он не спешил с ответом, он заговорил опять о Чэде:

– Невозможно было больше идти мне навстречу, чем он, вчера вечером, когда речь шла о том, что он покроет себя несмываемым позором, если не останется ей верен.

Марии он и в этом даже мог довериться.

– Вы так и сказали ему – «покроет себя позором»?

– А как же! Я долго толковал, какая это была бы с его стороны низость. И он согласился со мной.

– Вы будто пригвоздили его.

– Вот именно, будто!.. Я сказал, что прокляну его.

– Вот как! – улыбнулась она. – Неужели? – И после недолгого молчания продолжала: – Да, но теперь вы не можете делать предложение!..

Она пытливо вглядывалась в его лицо.

– Снова делать предложение миссис Ньюсем?

Она опять помедлила, потом, собравшись с духом, произнесла:

– Понимаете, я никогда не думала, что предложение сделали вы. Я всегда думала, что предложение сделала она… и, уж если на то пошло, я ее понимаю. Я хочу сказать вот что, – объяснила она, – при таком расположении духа… при таком расположении духа предавать проклятию! – нет, ваш разрыв непоправим. Стоит ей узнать, как вы распорядились ее полномочиями, она никогда и пальцем не пошевелит.

– Я сделал, – сказал Стрезер, – все что мог. Больше невозможно ничего сделать. Он заверил меня, что предан ей, что и помыслить не может… Но я не убежден, что мне удалось его спасти. Слишком уж он рассыпался в уверениях. Он спрашивает, с чего я взял, будто она ему наскучила. Но у него еще целая жизнь впереди.

Мария сразу же все поняла.

– Он создан для того, чтобы нравиться.

– Таким создала его она.

Стрезер ощущал заключавшуюся в этом иронию судьбы.

– Вряд ли это его вина!

– Во всяком случае, это таит в себе опасность. Опасность для нее, я хочу сказать. Она это знает.

– Да, она это знает. Вы предполагаете, – спросила мисс Гостри, – что в Лондоне у него есть женщина?

– Да. Нет. То-то и оно. Я ничего не предполагаю. Боюсь предположить. С этим покончено. – И он протянул ей руку. – До свидания.

– К чему же вы возвращаетесь?

– Не знаю.