Теоданис глубоко вдохнул – парусом разошлась могучая герцогская грудь. Отступил от леди и вернулся к столу – резной и дорогущий, из черного дерева, он был доставлен когда то еще отцу Теоданиса в подарок из Арозана. Алатир, дюжий, как тур, тут же пристроился позади лорда. На его лице Рейберт прочел облегчение: наконец то можно хотя бы позицию занять привычную. Уже неплохо. А то поди пойми, что происходит? Эти двое, Греймхау, вообще в курсе, что они в кабинете не одни?

Спрашивать или напоминать о себе Рейберт, конечно, не стал. Идею поравняться с Алатиром тоже отбросил: обычно он не испытывал проблем с собственным телосложением, будучи более, чем крепким и достаточно высоким. Однако рядом с чудовищем, которого с трудом таскали на себе даже самые выносливые кони, Рейберт казался себе клопом. Куда именно встать, он так и не придумал, а потому остался как был, немного в стороне от происходящего.

Теоданис не торопился садиться за стол. Идель вообще не поняла, зачем отец встал там. Может, просто хотел отойти от нее? Устыдился собственного порыва? Создатель, что же у них за отношения такие, что они стыдятся самого прекрасного, что могло бы между ними быть?

– Мы оба знаем, – Теоданис опустил голову и наклонился к столу, оперевшись на него вытянутыми руками. – Мы оба знаем, что в свое Аерон назначил меня констеблем не только потому, что мы родственники. При всем нашем богатстве, у нас не такая большая армия, и Аерон дал мне власть над сборными войсками империи в том числе для того, чтобы я мог защитить надел, поставляющий короне половину казенного золота.

Тео сделал движение головой, словно вынырнул из озера, и вслед за этим распрямился весь.

– Мы так же оба знаем, от кого и почему нам необходимо защищаться. В конце концов, разве не из за претензий Легрейфа на Деорсу через твою постель, ты устроила состязание за собственную руку?

Молодая женщина отвела глаза. Опять.

Да, они не близки, и редко говорят именно как отец и дочь. Не без причин – и не без последствий.

– Мне жаль. Мне правда очень жаль. – Голос мужчины согрелся и ненадолго даже согрел. Теоданис одним движение отодвинул стул и все таки сел. Пододвинул к себе какие то бумаги – жестом привычным и безотчетным, чем осознанным. Мазнул взглядом по записям и посмотрел на дочь. – Твой план на жизнь рухнул, и сожаление об этом больше не может затягиваться. Тебе нужен новый.

Точнее не скажешь. Он назвал вещи тем, чем они были. Ей, Идель, до сей поры так и не хватило на это сил.

– Это не так то легко, – прикрыв глаза, шепнула она едва слышно.

– Жить вообще нелегко, Идель. Но все таки нужно.

Идель сделала несколько глубоких вдохов, переводя дыхание, и неспешно направилась к отцу. Когда она огибала стол сбоку, Алатир попятился, пропуская леди. Та расположилась, присев на край столешницы. Черное платье на мгновение сделало Идель похожей на естественную часть стола.

Теоданис потянулся к кожаному поясу на талии дочери, с которого сбоку свисала связка ключей – символ хозяйки владений. Легонько мужчина щелкнул по связке пальцами, и разномастные ключи звякнули, сыграв бликами в крупицах доносящегося света. Железные, медные, латунные, даже вон, стеклянный один есть, из Талассия. И люди вокруг них, такие же. Одни стальные, как Алатир, как ни гни и ни бей – тверже любой наковальни. Другие хрупкие, как мир между соседями: сдави покрепче меж пальцев, и выкрошится весь.

Идель родилась быть стеклянным ключом. А жизнь все перевернула с ног на голову.

– Когда меня не станет, и ты, и герцогство, должны быть в сохранности и безопасности.

– Ты болен? – Она не всполошилась, но слегка нахмурилась.

– Все мы больны временем.